Человек этот слыл жестоким и беспринципным. В двадцатилетнем возрасте Ангардиос унаследовал от скоропостижно скончавшегося отца графство и, тотчас же познав всю сладость власти, стал вкушать плоды жизни управителя – как правило, вовсе не считаясь с интересами тех, кто оказывался в подчинении.

По правую руку от графа Ольфреда сидела графиня Патриция, успевшая сменить к ужину платье на более изысканное. В этой женщине также многое выдавало жажду власти, любовь к роскоши и интригам.

Лорен уселась напротив матери и с деланным аппетитом принялась за ужин, который полностью соответствовал той атмосфере, в коей ютились чопорные управители Анвила. Стол ломился от всевозможных яств. Среди них присутствовало немало деликатесов, которые, однако, никогда не съедались и, более того, к которым зачастую даже не притрагивались. В то время как жители окрестностей глодали черствый хлеб.

– Лорен, – осторожно начал граф. Несмотря на жестокость нрава, дочь оставалась для него, как он сам иногда себе признавался, самым дорогим сокровищем. Его он стерег, словно дракон, и безумно боялся потерять. Страх потери ли служил в действительности причиной или властолюбие, однако не было такого случая, чтобы граф Ольфред не попытался всецело контролировать Лорен. – Скажи на милость, чем ты занималась все то время, пока мы тебя ждали и не могли ввиду сего ожидания приступить к ужину?

Девушка чуть было не ответила на вопрос отца грубостью, но сдержалась, подумав: "Я должна. Все это в последний раз". Она взглянула прямо в глаза графу Ольфреду: на такое решались немногие из тех людей, которым доводилось общаться с ним. Они просто не осиливали вынести его взгляда – настолько им становилось боязно, находясь под прицелом этих хищных глаз.

– Я очень устала, потому решила немного вздремнуть, отец, – голос Лорен был полон невинности.

– Что ж, и как самочувствие-с?

– Спасибо, уже в полном порядке.

– Прекрасно, – обнажив ряд белых, как жемчуг, зубов, улыбнулся, или скорее оскалился, граф, – тогда, полагаю, мы можем приступить к тому важному разговору, который требует состояния полного здравия.

Лорен вопросительно взглянула на графа, как бы недоумевая, о чем может пойти речь. Глаза графини перебегали с отца на дочь и обратно; было заметно, что вся она напряжена и сидит будто на иголках.

– Итак, Лорен, полагаю, ты уже осведомлена о том, что в скором времени должна получить титул графини Лейавина, став женой графа Чейнестера? Мы только что известили его о согласии. Прекрасная партия, да и достойнейший человек-с, потому искренне надеюсь, что нам не придется снова наблюдать с твоей стороны разного рода, гм, спектакли, из-за которых очередной жених будет вынужден взять свое слово обратно. Иначе же.. – граф Ольфред замолчал. Он еще сам не знал, что бы предпринял в ином случае. С одной стороны, будучи человеком жестоким, он должен был бы усмирить свою строптивую, непокорную дочь раз и навсегда. С другой, порой даже в самых бессердечных просыпается не то что привязанность, а любовь. Отец любил свою дочь, и это служило ему проклятием и наказанием. Применить по отношению к ней слишком суровые меры в силу своей любви он не мог.

– Отец, я все обдумала, – внезапно перебила его размышления девушка.

Супруги нахмурились в предвкушении того, что сейчас Лорен начнет кричать, разразится слезами в истерике, швырнет чем-нибудь и убежит к себе. Однако, несмотря на то что такой сюжет развития событий был более всего предсказуем, Лорен, к немалому удивлению супругов, продолжила уравновешенным уверенным тоном:

– Отец, маменька! Да, я серьезно все обдумала и поняла: вы правы. Я согласна с вами. Полагаю, это будет куда вернее того вздора, о котором я помышляла ранее. Я была так глупа. Мое поведение было, пожалуй, нелепым. Но я должна была через это пройти, чтобы все осознать.