– Да что для них обычный солдат вермахта? Тьфу и растереть. Им главное было хорошую легенду создать – железное алиби должно было получиться! Вот и оставили вам и солдата, и пленённого вами потом майора. – Апраксин вздохнул и стал мне втолковывать мягким тоном, как будто бы объяснял несмышлёному ребёнку: – Сам-то ты подумай, Алёшенька, ну спрашивается, с чего бы это в прифронтовой полосе машина с офицером и без охраны ездить стала? Помнишь, как вы её грузовиком протаранили? А откуда та машина там взялась? Ты себе этот вопрос не задавал? А напрасно. Если бы задал, то уже давно бы ответ получил – всё это спектакль был.

Я попытался напрячь память, вспоминая те действительно странные и драматические события. Ночь, дождь, машина и…

– Там же ещё охрана была – мотоцикл с экипажем, – словно прочитал мои мысли диверсант, носящий чужую фамилию Воронцов. – Так что машина была не одна.

Но Роман Петрович легко парировал этот аргумент.

– Разве это охрана – два человека? Да такого в прифронтовой зоне быть не может!

По всему получалось, что Апраксин говорит вполне логично. Воронцов действительно в те дни убедил меня в том, что мы знаем друг друга. Вот только…

– А как же поле, по которому мы пробирались? Мы при этом подвергались нешуточной опасности. Там же немцы по нам стреляли. Легко могли попасть и убить, – напомнил я о логической нестыковке.

– Ага. Стреляли, – согласно закивал Апраксин и хохотнул. – Только стреляли они не в ту сторону, где были вы. А совсем в другую. Сам вспомни.

И вновь пришлось вспоминать мой бой с бронетранспортёром. Ночь, грязное поле и ползущие по этому полю выходящие из окружения красноармейцы. А по ним раз в полчаса работает пулемёт. И что интересно, он ведь действительно не стрелял в ту сторону, где впоследствии пробирались мы. Получается, он давал возможность немецким диверсионным группам беспрепятственно преодолеть расстояние от леса до реки, чтобы, используя всеобщий хаос и панику, дать им возможность успешно внедриться в ряды отступающих войск Красной армии. При сопоставлении всех этих фактов получалась единая логическая цепь. Вот только всё равно где-то в душе мне совершенно не хотелось верить в то, что Воронцов и Садовский враги.

Не переставая следить за сидящими на бревне, спросил Апраксина:

– А как же быть с теми боями и сражениями, в которых мы участвовали плечом к плечу? Ведь все рисковали собой. И те, кого ты обвиняешь, тоже. И умереть они могли в любой момент, как и мы с тобой. Разве это похоже на действие немецких шпионов?

– А куда им было деваться-то? Работа у них такая – жизнью своей рисковать. Но выжить они, конечно же, тоже хотели. Вот и использовали нас с тобой в своих интересах как могли. А уж когда узнали, что ты так лихо управляешься с винтовкой, то вообще посчитали, что им с тобой повезло, потому как шансы на выживание у них резко повысились.

Воронцов поморщился.

– Что за бред ты несёшь, Роман?! Мы же немцев вместе убивали, причём не одного-двух, а в больших количествах. Зачем нам, по-твоему, самолёты и танки немецкие нужно было уничтожать, раз они нам свои?

– От вашего брата всего можно ожидать! – поморщился Апраксин, и, чуть подавшись вперёд, доверительно сказал: – Говорю тебе, Ляксей: это они алиби себе выстраивали. А заодно просто со смертью играли. Острых ощущений им захотелось. По всей видимости, авантюристы – любят нервы себе пощекотать. – Он безнадёжно махнул рукой. – Вишь, какие хитрые диверсанты нам с тобой попались, – кивнул на винтовку у меня в руках и спросил: – Ну что ты в меня-то целишься? В него целься. Он враг.