Я всё ещё не верил в реальность происходящего. Рассыпавшаяся на мелкие осколки картина мира никак не могла обрести целостность.

Апраксин удивлённо посмотрел на меня и напомнил:

– А то, как он подставил Зорькина, с сапогами.

– С сапогами?

– Да! С набойками и гвоздями теми! Помнишь, в больнице? Вот и я вспомнил!

– Никого я не подставлял, – замотал головой тот, кто называл себя Воронцовым. – Зорькин был враг. И мы его разоблачили.

– Да, был, – согласно закивал Апраксин. – Только вот сапоги ты ему сам специально подсунул. Да так мастерски сделал, чтобы набойки с гвоздями всем были видны.

– Ничего я не подсовывал!

– В НКВД ты это расскажешь! – зло засмеялся Апраксин и кивнул мне: – Лёшка, не веришь мне?

– Уже не знаю, – обомлел я, косясь на когда-то бывшего друга и командира.

История с сапогами действительно казалась странной. Но также я помнил и о том, что именно я увидел те злосчастные сапоги, что были на предателе Зорькине.

«Увидел и сам рассказал об этом чекисту. Сейчас же из слов Апраксина получается так, что Воронцов с умыслом надел эти сапоги на одного из своей группы предателей и показал их мне. А зачем? Хотел сойти за своего? Чтобы я ему больше доверять стал? Чушь! Я кто? Генерал? Маршал какой-нибудь? Зачем ему это? Какой профит он с этого мог бы получить? Да никакого! Поэтому всё сказанное – это подгонка фактов и явно какая-то ошибка!»

Так как версия была крайне слабая, решил о мотивах того разоблачения поинтересоваться у Апраксина.

– И на хрена ему это было нужно? Какую цель он тем разоблачением преследовал?

– Так чтобы втереться в доверие! – пояснил боец.

– К кому? К нам?

– К нам. В смысле не к тебе или ко мне лично, а ко всем нам: комдиву, к его заместителю и штабу.

Скрывающийся за личиной Воронцова презрительно фыркнул и процедил:

– И что же я хотел, по-твоему, сделать?

– Откуда мне знать? Вероятно, собирался в наши ряды дальше внедряться.

– Бред! У тебя нет никаких доказательств. Одни предположения.

– Это ты прогадал, товарищ лейтенант госбезопасности, или кто ты там по их званию? Как тебя звать-величать? Штурмбанфюрер какой-нибудь? Или не дослужился ещё?

– Это бред, я не враг! Лёшка, не слушай его. Он нас на мушке держит, а не я. Значит, он предатель и есть. Либо предатель, либо сумасшедший! Мы же с тобой ещё с Троекуровска знакомы. Вместе же из больницы выходили. Помнишь, как грузовик угнали?

– Помню, – кивнул я и посмотрел на Апраксина. – И немцев мы ещё при этом уничтожили и захватили.

– А ты, Лёшка, его не слушай. Он всё складно поёт. Знаю я, как вы оттуда выходили, ты же нам сам рассказывал. Но там всё было шито белыми нитками! Напомнить? – горячо заговорил боец и, не дожидаясь моего согласия, продолжил: – Ты без сознания в больнице Троекуровска был. Так?

– Да. Там я его впервые увидел. Хотя он…

– Вот именно! Вспомни, как ты о нём вообще узнал. Помнишь? А я тебе напомню твои же слова. Ты его не узнал, а увидел в больнице первый раз. Это он тебя убедил, что вы с ним и ранее были знакомы. Я помню, как ты рассказывал эту историю. Он говорил тебе, мол, это он тебя с линии фронта возвращает домой. Что, мол, вёз он тебя на вокзал и вы под бомбёжку попали. А после этого, мол, в госпитале оказались и случайно в подвал провалились. Так?

– Так оно и было. Что ты тут сочинить пытаешься?! – прорычал чекист, который, очень вероятно, никаким чекистом не являлся.

– Да замолчи ты! – оборвал его Апраксин и продолжил пояснение: – Так вот, наврал он тебе тогда, Ляксей. Узнал, что ты ничего не помнишь, и решил этим воспользоваться. Ты ему нужен был. Понимаешь? Нужен!

– Зачем? – спросил я.