– Для алиби.

– Гм, алиби?

Я покосился на Воронцова.

Тот ожидаемо ответил:

– Говорю тебе, он всё врёт. Я был контужен и ранен, как и ты. Мы же вместе ранение получили. Вместе проходили лечение. Не верь ему, Забабашкин.

Апраксин на это только усмехнулся.

– Видал, как заливает? Со смеху умереть можно, вражина гадская! – И вновь замахнулся на немецкого диверсанта прикладом.

Это мне и было нужно. Я мгновенно прыгнул вперёд, сокращая дистанцию, и с размаху локтем ударил Апраксина в нос.

От боли тот выронил винтовку, но я успел её перехватить, сделал кувырок через голову и, развернувшись, направил оружие на подозреваемого в предательстве чекиста, который в это время уже вскочил на ноги, сказал:

– Не двигаться!

– Забабашкин, ты что?! Тоже с ума сошёл? Это ж я! – немедленно заговорил псевдо-Воронцов.

– Разберёмся! А пока сядь на место, – казённым тоном приказал я, перевёл ствол «мосинки» на Апраксина и сказал: – И ты тоже, Роман Петрович, присаживайся, на чём стоишь.

Боец, зажимая нос, из которого шла кровь, исподлобья набыченным взглядом посмотрел на меня, сплюнул на траву и сел на поваленный ствол дерева. Метрах в трёх от него на том же дереве расположился наш бывший командир.

– А теперь, граждане, давайте спокойно поговорим и наконец выясним, кто из вас двоих шпион и кто сумасшедший, – стараясь говорить как можно жёстче, произнёс я, при этом на всякий случай отойдя на пару шагов назад.

– А тут и говорить нечего – Апраксин враг! – моментально сказал псевдочекист.

– Я?! – возмутился боец. – Да ты совсем, что ль, умом тронулся?! Я раненый в бою!

– Я тоже! – Тот, кто был чекистом, показал на своё плечо.

Апраксин натужно засмеялся.

– Это разве ранение? Тебя Якименко при переправе через реку специально так аккуратно ранил, чтобы ни один важный орган не был задет.

– Специально?! А у тебя что, задеты органы? Ты тоже ранение в грудь получил.

– Не задеты! Но меня снайпер немецкий подстрелил, а тебя твой дружок-камрад аккуратненько так подрезал. Есть разница!

Эти два гражданина стали разговаривать так громко, что не было сомнений в том, что в тихом лесу мы слышны за многие десятки, а то и сотни метров.

Решил ругань пресечь.

– Граждане, своими возгласами вы привлекаете внимание врага. И нет сомнения в том, что тот, кто вопит громче всех, тот с большой вероятностью и является немецким диверсантом, ибо делает всё для того, чтобы быть услышанным поисковыми группами противника, кои, без сомнения, шастают сейчас по округе! А потому, кто ещё раз громче всех крикнет, тот будет автоматически признан немецким диверсантом и получит от меня подарок в виде пули. Сами знаете, я стреляю неплохо, а уж с такого расстояния вообще вряд ли промахнусь. Так что, прежде чем впредь заорать, настоятельно советую перед этим всё ещё раз хорошенько обдумать.

Вероятно, тон мой был в должной мере зловещим, и оба сидевших передо мной человека поняли, что я не шучу. Поэтому тут же замолчали, синхронно кивнули и тем самым дали мне понять, что с условием договора согласны и шуметь не будут. И это было именно то, что нужно, чтобы максимально корректно разобраться в сложившейся ситуации.

Решил вернуться к прерванной из-за экспроприации винтовки теме.

– Так что ты там, Роман Петрович, говорил про машину, на которой я с Воронцовым выбирался из больницы Троекуровска?

– А то и говорил, что враньё всё это, – насупленно произнёс тот, поглаживая разбитый нос.

– Конкретней!

– Да куда конкретней-то?! Неужели непонятно, что вам специально подогнали к больнице грузовик, чтобы было на чём уходить из города?

– И подставили под нож своего солдата? Водителя-то нам пришлось ликвидировать, чтобы завладеть транспортным средством.