Оставив халаты на вешалках, они вышли под лучи августовского солнца.

2.

Шагать пришлось к самым воротам, а это добрая сотня метров. Мона не жаловала дела, которые заканчивались возней с грунтом у нее в оранжерее, поэтому не спешила впускать зеленую машину Паромника. Подобным образом она заявляла протест. Так было и в этот раз. Гравийная дорожка от лаборатории вела к небольшому перекрестку с клумбой. Отсюда можно было попасть к особняку, лаборатории, нескольким хозяйственным постройкам, оранжерее и, собственно, к воротам.

– Федя, мы уже идем! – прокричал Андрей, сложив кисти рупором.

– По-моему, это и так очевидно, – заметил Тит.

– Это задача любого ученого, дорогой коллега: отмечать то, что и без того у всех на виду.

Федор Паромник, облокотившись на левое крыло «лады», курил. Он щурился и смотрел на безмятежные чистые облака над головой. Бело-красные морщинки у глаз говорили, что он доволен. Если уж не жизнью, то как минимум погодой.

– Когда-нибудь это уже случится, а? – спросил Паромник, когда Андрей и Тит, погромыхивая тачкой, подошли к воротам.

– Когда-нибудь, Федя, это обязательно случится, – покорно согласился Андрей. – Но я бы не рассчитывал, что в ближайшем веке в характере Моны что-то изменится.

Ворота задребезжали, распахиваясь. Тит выкатил тачку наружу.

– В имении три типа упрямцев, Федор Михайлович, – сказал он. – Одни работают в оранжерее, другие – в лаборатории, а третьи спят в колбах. А я, как видите, толкаю за всех тачку.

– Привет, Тит.

– Здравствуйте.

Они подошли к багажнику машины. Солнце ярко отражалось от металла, не способное проникнуть к предметам, коим лучше бы оставаться во тьме.

– Что привез? – поинтересовался Андрей.

– Да как обычно: продукты по списку и кое-что сверху.

Андрей оживился. «Кое-что сверху» означало, что кто-то из жителей Гогланда пожертвовал домашнего питомца на благо науки. Как правило, питомец к этому времени был мертв, а само пожертвование означало передачу тельца за денежное вознаграждение.

Внутри багажника стояли четыре термосумки, три пакета с покупками и обувная коробка лососевого цвета из-под турецких сапог. Андрей заглянул в термосумку, извлек на свет божий огромную стеклянную бутыль со свиной кровью. Отыскал крошечную бумажку, почти у самого донышка, и проверил дату розлива. Хотя говорить «дата розлива» в отношении свиной крови было как минимум комично.

– Что ж, хорошо, хорошо, – забормотал Андрей, заглядывая в остальные термосумки.

Паромник посмотрел на приунывшего Тита:

– На продуктах, выходит, сегодня ты, парень? Проверяй уже.

Тит покосился на Опарина, но тот был слишком занят приемкой темно-красных бутылей. Вздохнул. Извлек из заднего кармана джинсов список.

– Так, посмотрим. Крупа гречневая… Есть. Макаронные изделия в ассортименте… Вроде есть. Опять леска. Много лески. О господи, а это что? – Тит не заметил, как прекратил бубнить, увлекшись процессом.

Население острова Гогланд состояло ровно из сорока человек. На эти сорок человек, живущих на клочке земли, окруженном со всех сторон Балтийским морем, приходились одно почтовое отделение, один магазин, одна гостиница, два маяка, могила адмирала Ивана Святова, лютеранское кладбище, обломки океанографического исследовательского судна «Леонид Дёмин» и один медицинский работник.

Обязанности врача, разумеется, исполнял Андрей Опарин. Поэтому жители острова, зная о его профессиональных пристрастиях, обращались за медицинской помощью на материк. Схожая ситуация наблюдалась и с покупками. Несмотря на островной магазинчик, многие пользовались услугами Федора Паромника. И не потому, что сами ленились добраться до Приморска или Усть-Луги. Просто Паромник мог достать что угодно.