– Ну, разве я не оказался прав? – с триумфом обратился Биф ко мне и к Питеру. – Сказал же, что старик знал гораздо больше, чем пожелал сообщить нам.

– Что ж, – покачала головой вдова, – если и так, то теперь он унес все с собой в могилу. Ведь со мной он ничем не делился. Только нервничал, не находил себе места и пугался каждой тени, словно кто-то постоянно торчал у него за спиной. Бормотал во сне, но так ничего толком мне и не рассказал.

– Когда вы впервые заметили перемену в его поведении?

– Если честно, то он стал сам не своей еще со времени смерти старого хозяина. Хотя, казалось бы, немного денег, завещанных ему тогда, могли, наоборот, приободрить его.

– О какой сумме идет речь? – спросил Биф, и я почувствовал, что им на сей раз движет одно лишь любопытство.

– Да не о такой уж и большой, – ответила миссис Дункан, чуть насторожившись. – Фунтов триста или около того. Если прибавить к этому его прежние сбережения, то ему вполне хватило бы на покупку хорошего небольшого паба где-то в окрестностях. Но только он, конечно, и слышать не желал об этом. Ему хотелось вечно оставаться здесь и ухаживать за мистером Стюартом до конца дней своих. И вот вам! Так оно и вышло!

– Но все же, – попытался утешить Биф, – теперь вы, вероятно, сможете купить себе уютный домик.

– Так я и собираюсь поступить, уж будьте уверены, – заявила миссис Дункан. – Как только уляжется шумиха.

– Не могли бы вы уточнить, что конкретно сказал ваш муж, отчего вы теперь уверены в его добровольной смерти?

– А так и сказал, что наложит на себя руки. Не далее как вчера вечером. После того вторичного допроса, устроенного вами. Ему и так сделалось дурно после ответов на вопросы полицейских, а тут еще вы добавили. Он мне заявил: «Суда я просто не выдержу». А уж когда ему пришлось отправиться к судебно-медицинскому эксперту, он чуть сознания не лишился. И когда понял, что ему предстоит участие еще и в суде над мистером Стюартом, он этого пережить не смог. Кстати, он оставил записку.

– Неужели? Он написал предсмертное письмо?

– Да. Оставил записку на столе в кухне. Полиция забрала ее, хотя записка предназначалась мне лично. Он написал, что больше не в состоянии выдерживать всего этого – допросов и прочего, – а потому собирается повеситься. Так он и сделал. Причем прямо у меня в кладовке, оставшись в одной ночной рубашке.

– Когда примерно это произошло?

– Не могу сказать с уверенностью. Вчера вечером он лег в постель одновременно со мной. Где-то около десяти часов. Разумеется, нам обоим не стоило задерживаться в этом доме ни на день после убийства, но власти внушили, что без наших показаний не обойтись. Как тут было поступить? Ничего не поделаешь. Думаю, потому у бедного Дункана мозги и съехали набекрень, ведь его постоянно вызывали в библиотеку, где нашли труп. А утром он тоже оказался мертвым.

– Значит, у вас с ним была общая спальня? – спросил Биф.

– Да, – лаконично ответила миссис Дункан.

– Но отдельные кровати? – предположил сержант.

– Если уж вам охота влезать в такие подробности, то да – отдельные, – последовал ответ.

– И вы не слышали, как он встал и вышел из комнаты?

– Нет. Но в том не было ничего необычного. Он вечно о чем-то беспокоился по ночам. Очень волновался, и почти всегда попусту.

Голос Бифа приобрел мрачный тон.

– А где он сейчас? – спросил он кухарку.

Показалось, что из всех присутствовавших подобный вопрос ее смутил меньше остальных.

– Да в той же кладовке. Лежит, накрытый простынкой. Полиция посчитала это пока достаточным.

Биф заново скрестил ноги.

– А сейчас я хотел бы задать вам вопрос относительно прошлого, – сказал он.