Однако человечность как цель в отличие от животности – это только одна граница, которой определяется человек. Другая граница лежит в самом неразумном, или, скажем, в тех барьерах, которые ставит перед отдельным человеком всеобщность неразумного. Казалось бы, это противоречие, поскольку сущность разумного – всеобщность, а неразумное следует называть субъективным, невсеобщим. Это возражение вполне корректно, но оно снимается, если рассмотреть само различие общности. Разумное является общим в дедуктивном смысле, неразумное – в индуктивномили эмпирическом. О всеобщности человека и человечества в первом смысле знает и говорит философ, о всеобщности во втором смысле знает и говорит реальность и эмпирический законодатель. Действующие законы и все, что с ними связано, – это индуктивная связь людей друг с другом, взятая из частностей неразумных действий. Из обилия реальных поступков и способов действия они делают форму, которая подходит множеству эмпирических индивидов, чтобы удержать их вместе в эмпирической, временно и пространственно ограниченной жизни и привести их жизнь к определенной степени общности. Эмпирический законодатель требует соответствия действийдействующим законам, философ – соответствия мотивов действий законам разума. Последнее соответствие называется законностью, второе – нравственностью. Это двойное требование к индивидуальному действию до сих пор остается проблемой кантовской философии. Кант отнюдь не считал, что законность также является формой нравственности. В рамках своей этики он исключил друг из друга моральность и законность действия; только в философской дистанции истории эти две формы сближаются с законностью.

Таким образом, совокупность и особенность действий, исходящих от индивида, определяются с трех сторон: они должны быть правовыми, они должны быть моральными, они находятся под влиянием инстинктов и склонностей и под влиянием объекта этих склонностей. Инстинкты и побуждения уводят человека от самого себя, от своей личности, от своего принципа; все они относятся к очень глубокому понятию блаженства, к простому природному инстинкту, к простому животному началу в человеке. Блаженство- это лишь собирательное понятие для всех субъективных совершенно неопределимых импульсов, выражение чего-то невыразимого. Блаженство – это не принцип интерпретации и оценки поступков, не ориентир в собственном индивидуальном мире. Понятие блаженства, вернее, стремление к нему, – это бессознательный, а не сознательный, фундаментальный принцип жизни. Из поиска сознательного принципа жизни можно установить только достоинствобыть счастливым, а это достоинство заключается в разумности, в личности поступков и мотивов действий.

Из всего этого для концепции рационального, а значит, и личностного индивида у Канта вытекает следующее принципиально важное обстоятельство: в логическом понятии личностного индивида перетекают три момента – субъективность, объективность и абсолютность. Индивидуальносубъективное имеет в них, с одной стороны, свои границы и детерминации, а с другой – возможность своей фундаментальности и цельности индивидуального мира. Объективность, законность действий так же непригодна для формирования самодостаточного индивидуального мира, как и субъективная путаница стремлений к счастью. Основание возможного единства лежит в абсолютном, в рациональном, в сверхиндивидуальном, в сущности отдельного человека, в его человечности, в его личности. Это не означает, что индивидуальностьупраздняется, что индивидуальность действий и переживаний отрицается, как это, вероятно, утверждается, но только то, что индивидуальная возможность отношения переживаний получает единое основание, расположенное над индивидуальностью. Отнесение действий и переживаний к этому предельному основанию единства есть, однако, лишь этический постулат, а не факт, требование к каждому разумному и одновременно неразумному существу. Однако этим постулатом Кант не хотел изобрести новый моральный закон, установить новую мораль; он полагал и желал установить принцип, который действует всегда и во все времена, принцип, который должен применяться там, где выдвигается требование всеобщей обоснованности действий и суждений. С другой стороны, Кант прекрасно понимал слабость человеческой природы в силу ее животной сущности, и именно чер различие между законностью и моралью он ставил практически непреодолимые барьеры на пути этой морали поступков. Согласно его концепции, согласно его диспозиции, каждое разумное существо предназначено и способно к нравственности, т.е. к разумности, к личности своих поступков, но в действительности лишь единицы могут перепрыгнуть чер все барьеры, чтобы достичь нравственности поступков.