Однако мои исследования убедительно показали, что первое в формировании понятий – это дифференциация объектов. Даже маленький ребенок, согласно приведенному выше примеру, постигает характеристику отца, различая сначала мать и отца. Как только идет формирование понятия (если можно так выразиться), ребенок уже не сможет принять за отца существо в женской одежде, хотя он еще может легко обманывать себя, применяя формирующееся понятие к мужчинам. Но как только различие приобретено, признак осознан как отличительный, сразу же возникает и стремление, желание использовать его для объединения объектов в мысли (именно объединения путем подчинения их понятию), при этом, конечно, не исключены ошибки, и ребенок может, согласно приведенному выше примеру, стремиться б лишних слов подвести полнобородых мужчин под приобретенное понятие «папа». Каждый из нас, получив в рультате дифференциации новое понятие, также будет стремиться подвести под него объект за объектом.

Возникает вопрос: можно ли говорить о понятии, даже если воспринятый признак проявляется только в одном единственном объекте и только отличает этот объект от других объектов другого рода? Существует ли, например, понятие «солнце», как и понятие «планета»? Или «солнце» остается только ярким представлением? Пока я находился под чарами версии экспликации АПЕЛЬТа, я колебался. Но мне пришлось признать, что понятие солнца тоже существует, поскольку, когда мы пришли к некоторой ясности относительно неподвижных звд, мы могли сразу же назвать их солнцами и применить к ним это понятие, которое у нас уже было; ведь до галилеевых открытий у нас была только одна луна, но когда ГАЛИЛЕЙ обнаружил в телескоп спутники Юпитера, мы сразу же смогли назвать их лунами, у нас уже было понятие луны, которое мы могли применить к этим спутникам. Как уже указывалось выше, существуют также концепции объектов, которые никогда не были получены или представлены; у нас есть концепция квадратуры круга, концепция вечного двигателя. В таких понятиях тоже есть, прежде всего, отличительный элемент.

Эти соображения и побудили меня сейчас выделить в экспликации прежде всего отличительный признак и привести ее к тому варианту, который отличается от версии APELT, но при этом по существу сохраняет то просветление, которого мне помог достичь мой учитель.

Может показаться, что разница между критическим и некритическим взглядом не имеет особого значения, что человек, более далекий от этого вопроса, мог бы, пожалуй, счесть весь спор бесполной словесной чехардой, но это не так. Эссе VOLKELT убедительно доказывает это.

Автор, не доверяя некритической точке зрения как правильной, со знанием дела вникает в проблему, и перед его исследованием встают трудности за трудностями. Но где же эти трудности в реальности? «Розы, рассыпанные на тропинке, и забвение вреда!» – может воскликнуть простой эмпирик в адрес логика, чувствующего себя ущемленным: «У нас наши понятия прочны и несомненны, мы ими спокойно оперируем по своему усмотрению, так что вы, логики, похоже, не видите леса за деревьями». И действительно, здесь в очередной раз подтверждается, что теория, если она исходит из ложных предпосылок, оказывается серой, а дерево жизни продолжает весело зеленеть в золотых лучах солнца.

Я желаю и прошу профессора Фолькельта серьно обдумать этот мой ответ и, если он считает, что должен настаивать на традиционной точке зрения, продолжить дискуссию, чтобы нам удалось, по возможности, приблизить предложенную им логическую проблему к ее окончательному решению.

*****