– О чём это вы? – спросила я.

– Искупи мой грех. Кх-кх... Езжай в Хартон, найди проклятого мальчишку... Привяжи его... С тобой-то ничего не станется... Без тебя графу не одолеть проклятье... Слабый... Меня пережевало и им не подавится. Помоги ему... Кх-кх!

– Очень интересно, но я ничего не поняла, – помотала я головой.

– Езжай в Хартон... – и она другими словами повторила всё то же самое.

Не успела я распрощаться с ней, как она обмякла и затихла. Ни шума дыхания, ни шевелений, ни бреда.

– Эй, тётя, вы живы? – я толкнула её в плечо посохом, и женщина в лохмотьях откинулась навзничь. – Ой! – теперь я отчётливо увидела, что старуха умерла. Эти остекленевшие распахнутые глаза и безобразно раскрытый рот... Нет, мне и раньше доводилось видеть мертвецов, но эта самая отвратительная. И смердит так, как будто она уже неделю тут лежит и разлагается.

А у меня и лопаты нет, чтобы похоронить её по-человечески. До приюта бежать далеко, да и как оставить овец? Пёс Чарли, мой верный помощник, один может и не справиться, староват уже.

Я застыла столбом, раздумывая, что же мне делать?

С одной стороны, труп в лесу не пропадёт: его съедят лисы, вороны и крысы; к тому же мне не хочется прикасаться к грязному и явно чем-то заражённому телу. С другой стороны, в приюте с ежевечерними молитвами в меня вбили, что умершее тело бог завещал предавать земле.

В итоге я пошла на компромисс: закидала труп мхом и веточками. Получилась этакая гора.

Уже возвращаясь на луга к своим овечкам, я вспомнила, что толком не полакомилась земляникой. Да и вообще после случившегося есть не хотелось.

Тем временем по небу побежали тучи и стал накрапывать мелкий дождик. Не критично, но приятного мало. В мокрой одежде можно простыть на ветру.

И домой возвращаться рано, и мокнуть не хочется. Овцам влага нипочём, им лишь бы сочный корм был под ногами, а вот мне хотелось бы провести время в комфорте.

Прямо у дороги я увидела раскидистое грабовое дерево, под которым можно укрыться. Лишь бы там не было муравейника, а то эти тварюшки, в отличие от домашней скотины, меня не слушаются.

Не успела я с комфортом разместиться на сухой травке под грабом, как услышала женский крик. Вскоре источник звука появился в поле зрения: лошадь неслась во весь опор, а её, судя по телосложению, юная наездница рисковала вот-вот упасть.

Я выскочила на дорогу, чтобы перегородить путь взбесившейся коняге. О чём я думала – это отдельная история. Мне казалось, что, раз животные хорошо слушаются меня, то и понёсшая лошадь тоже остановится как по мановению волшебной палочки.

Но конь лишь немного сбавил скорость, чтобы определиться, с какой стороны меня обскакать. Хорошо, что не встал на дыбы.

Не знаю, каким чудом мне удалось ухватиться за упряжь на морде, и только тогда, проскакав ещё несколько десятков метров, конь с отчаянным ржанием остановился.

Я, боясь отпустить уздечку, одной рукой помогла девочке спуститься.

– Привет. Ты как? Перепугалась, наверное?

– Никогда больше не сяду на лошадь! – всхлипнула она и завыла.

Я лишь погладила её по плечу, не зная, чем ещё утешить. Девочке лет восемь, она моложе меня года на два. На её месте я тоже испытала бы стресс.

Вскоре нас нагнали два всадника и спешились.

– Бригитта! – воскликнул один и бросился обнимать девочку.

Я почувствовала себя неловко. Надо было что-то сказать, а этикета я не знала. Судя по одежде, это богачи с безупречной родословной, и я, приютская сирота, вряд ли имею право заговаривать с ними первой.

После того как взволнованный дяденька убедился, что девочка отделалась лишь испугом, он обратил внимание на меня.