– Ты тогда ходила с томиком Фолкнера. А я приехал из Северодвинска, – улыбался Мартын. – И спросил тебя, что ты очень умная?

– Зато ты умел петь…

– Я сейчас не пою…

– Ты забыл… ноты?…

– А что я тогда пел?..

– Ты играл на гитаре, что-то красивое…. Аполлон Григорьев? Собрались дачники, вечером, на веранде, ты взял гитару… Потом костер… комары…

Мартын вспомнил. Веранда, горел масляный фонарь…

– Из Северодвинска мы уехали, в Финляндию, там жили родственники.

– И ты стал викингом…

Он сделал ей кораблик, они пускали его на веревочке по воде. Мартын спросил: Отпустить? Наталия кивнула. Мартын отрезал веревку, и кораблик стал медленно уплывать по реке. Наталия имела ввиду совсем другое, она думала, что он просто опустит корабль на воду, она не ожидала, что он перережет веревку…. Мартын мог бы его еще поймать, но Наталия молча смотрела на уносящийся в даль по реке кораблик…

Вскоре Мартын уехал…

Уголовник

Год назад.

– Инга Игнатьевна, отоприте! Это я, Вован Кочетов, я грохнул мать.

– Что за бред! Владимир, что Вы несете! Не орите!

В темноте лаяла, разрывалась, соседская собака.

Инга надела куртку. Руки у Владимира были в крови. Мопед валялся со свернутым колесом.

– Врезался в дерево…

– Идемте!

Алевтина валялась на полу пьяная, хрипела. Голова разбита. На половике кровь.

Инга брезгливо посмотрела на женщину.

– Чем Вы ее долбанули?

Владимир приехал на днях. Застал мать в запое. Она периодически теряла память. Суд по земельному участку был проигран.

Инга впервые увидела Владимира из окна такси. Он стоял в дверях магазина. Она не любила появления чужых в деревне. А этот был и на вид таким, что внушал тревогу, она оглянулась. С азиатскими чертами лица, даже красивого, сложения тоже хорошего. Она прогнала мысли прочь.

Доехав на такси домой, она оставила на крыльце сумки. Через пять минут раздался стук в дверь, на пороге стоял Владимир.

Он оказался строителем, которого ей рекомендовали для ремонта дома. Она наняла мастера с уголовным прошлым.

******

– Ты, сука, слабоумная. Сама просрала свой дом. Не оформила.

Владимир Кочетов, появился в деревне, сразу к друзьям бухать. Они ему выложили, как у матери отжимали землю. Местный поп, бывший мент, отправленный в приход на кормление, скупал у старушек дома, предлагая сходную цену, и отпускал, заплатив треть: «Иди с миром, мать». Поп, знамо, говорили в деревне, продает землю москвичам.

Поп был квадратный пахан, бычья шея, воспаленные глаза. Устроил гостиницу в селе. Местных от церкви отвадил: мало несли денег. Приезжали в церковь городские, в праздники и на крестины вереницей тянулись автомобили. Никифоров, хотевший построить дом, запросил несколько участков, дом Алевтины Кочетовой стоял на приглянувшейся земле.

– Что ты, Володимир, заходил бы, посудачили? – столкнулся Владимир с отцом Андреем Метелкиным на улице.

– Не дождешься, паскуда ментовская!

Мужики подсказали Владимиру местного адвоката, брал немного, был бестолковым. Суд прошел лихо быстро.

В доме Алевтины пахло тряпками и жиром. Боль и ненависть одновременно душили Владимира. Память слабела в ней. Она агрессивно спорила, цепляясь за то, что не могла удержать в голове, била под руку попавшиеся вещи, мебель, ломая, оставляя вмятины. Следом пускалась лить старческие слезы.

– Тварь вонючая, падаль, – орал Владимир, держа мать за волосы и пытаясь помыть. Она визжала, пена выступала у рта.

Тошнота, отвращение, безысходность…

Владимир сидел у Инги на веранде. Холодный лунный свет освещал стол, пол. Свет – будто навечно застывший камень.

Охотники

Оружие, из которого стреляли в Никифорова, оказалось не охотничье…. Какое-то редкое табельное…..