Я молчала.

Арцыбашев не мешал мне думать. Он снова встал и не спеша ходил по комнате, временами задерживаясь у окна.

– Однако смеркается, – заметил он, – давайте же поужинаем! Я, верно, утомил Вас своими разговорами. Приглашаю Вас спуститься в здешний ресторан. Кстати, неплохая европейская и кавказская кухня.

Гостиница «Бристоль» считалась лучшей в нашем городе, а её ресторан на первом этаже был самым дорогим и модным. Вечерами там собирались местные прожигатели жизни, и конечно, классной даме из института благородных девиц появиться там было невозможно. Я объяснила это Константину Константиновичу, и он вышел, чтобы заказать ужин в номер. И за те минуты, пока я его ждала, передо мной пронеслись все строгости и ограничения, которых я вынуждена придерживаться. На что в будущем могла я рассчитывать? Брак с учителем гимназии, жизнь на казенных квартирах, экономия во всём? Через два года мне исполнится тридцать лет. Я призналась себе, что с радостью избавилась бы от синего платья классной дамы. Замерять длину форменных платьев учениц, быть с девочками строже, чем мне хотелось бы, трепетать перед старшими инспектрисами я давно устала. И я объявила вернувшемуся Арцыбашеву, что принимаю его предложение…

После ужина он взял извозчика и довёз меня почти до института. Из осторожности мы простились за квартал, и я пошла дальше пешком. Мне не хотелось подкатывать в экипаже с мужчиной под окна служебных квартир на первом этаже. С Арцыбашевым мы условились, что он телеграфирует господину Горелкину о предложении моей кандидатуры. Ещё через три дня мы встретились в назначенный час на улице.

– Ваша персона прошла на «ура»! – с довольным видом сообщил Арцыбашев, – Впрочем, я и не сомневался. Я выпишу Вам первый чек на переезд. Смелее, Эмма Леонтьевна!

4.

Итак, я доверилась плану Константина Константиновича. Но сразу приступить к его осуществлению не удалось. Моё прошение об отставке вызвало гнев у начальницы института. Лишь через три недели она распорядилась выдать мне расчётный лист. Всё это время Арцыбашев и обитатели его бывшего родового гнезда терпеливо ждали. Наконец, я приехала в большой губернский город Р. Моим первым порывом было поселиться в дешевых номерах рядом с вокзалом. Но вовремя спохватившись, что это снизит мою репутацию, я проехала на извозчике в центр города и остановилась в приличной гостинице. На писчей бумаге с вычурным гостиничным гербом я оповестила Матильду Ивановну Решетникову о своем прибытии и стала ждать.

Через день за мной приехала наёмная коляска с пожилым господином в шляпе-котелке. Судя по бакенбардам – дворецким. Из шумного центра с плотной застройкой, обилием магазинных вывесок, бесконечным движением экипажей по мостовым и пешеходов по тротуарам, меня доставили на улицу Вознесенскую. Я не заметила здесь маленьких или тесно стоящих домов. Элегантные особняки располагались на расстоянии друг от друга, иные скрывались за деревьями. Коляска подкатила к кованой ограде, и мой сопровождающий, подхватив два моих кофра, вошел в калитку. Навстречу поспешила горничная в накрахмаленном фартуке и забрала мои шляпные коробки. По хрустящей ракушечной дорожке мы прошли к жёлтому дому с каменными вазами на крыльце и двумя эркерами на втором этаже. Горничная подождала, пока я в холле поправлю перед зеркалом костюм и волосы и вывела меня на заднее крыльцо.

За домом оказался порядочный двор с деревьями, клумбами и небольшим каменным вазоном-фонтанчиком в центре. Рядом с ним стоял столик, сервированный для чая, и два больших плетеных кресла. В одном из них, навалившись на подушки и прикрывшись лёгкой вязаной шалью, сидела с ногами белокурая девушка в светлом платье. Второе кресло занимала женщина в синем шёлковом платье, совсем не старая, с хорошей фигурой. Её тёмные волосы были взбиты наверх в высокую причёску, а выражение лица показалось мне властным и самодовольным. Но увидев меня, она мило улыбнулась и заговорила приветливо: