Обеденный стол в соседней комнате был сервирован на две персоны, здесь же стояла закупоренная бутылка вина, на выцветшей этикетке которой ничего нельзя было разобрать. Тонкая скатерть посерела и грязными лоскутами спадала на пол, словно стыдясь, прикрывая гниющие ножки стола. На двери, ведущей в западное крыло, висел большой кованый замок, Остин дважды дернул его – тот не поддался, и исследователь отступил. Мистер Фарелл смог уловить едва различимый запах разложения по ту сторону двери и, поморщившись, пообещал себе вернуться к этой двери в светлое время суток. Он так же нашел люк в подвал, но благоразумно решил не спускаться, ведь старая лестница могла в любой момент рухнуть и похоронить Остина в жуткой темноте погреба, откуда доносился еще более омерзительный смрад.

Мистер Фарелл помнил предупреждение кучера о сгнивших половицах. Он с опаской посмотрел на ведущую на второй этаж лестницу, но все же медленно пошел по ней, крепко держась за перила. Как и рассказывал мистер Беркли, повсюду висели картины. Многие упали и лежали на полу, некоторые же оставались висеть, но были так изуродованы временем, что распознать в них что-то было крайне затруднительно. Остин смог узнать несколько довольно известных полотен, чему был неприятно удивлен. Он думал о том, что лучше бы Эстерфилд после своего краха был разграблен или сожжен до тла, уничтожен до самого своего основания, не будучи обреченным медленно рассыпаться в прах, покрываться плесенью и паутиной. Бесчисленные часы работы наилучших художников и мастеров теперь были покоились в одной могиле, и никогда не увидят ни солнечного света, ни восторженных глаз своих зрителей. С полотен, висевших на стенах, на мистера Фарелла смотрели юные леди, чьи лица поедала плесень, серьезные джентльмены, скукоженные и ссохшиеся, картины, изображающие дальний восток со слонами, тюрбанами и браслетами на ногах загорелых фигуристых женщин были скрыты под толстым слоем пыли и копоти. Проходя по длинному темному коридору, Остину вспомнился рассказ мистера Беркли, как он в своем сне так же шел, и на него так же смотрели люди с картин. Мистер Фарелл в этот момент почувствовал жалость к старику и к его дому особенно ярко, ему с трудом верилось, что это здание когда-то было любимым и дорогим чьему-то сердцу домом.

Чем дальше шел Остин по коридору второго этажа, тем страшнее были следы, оставленные пожаром: копоть расползлась по стенам и потолку, деревянная мебель была угольно-черного цвета, от штор и портьер остались лишь грязные обгоревшие тряпки. Эта участь постигла не только мебель: Остин нашел рассыпавшиеся от его прикосновения легкие дамские тапочки, стоявшие у кровати, белье и матрас которой безвозвратно сгорели, а так же множество другой изысканной и дорогой одежды, изодранной временем, пожранной молью и пропитавшейся гарью. С особым вниманием он рассматривал оставленные в спешке украшения: броши, серьги, браслеты. Некоторые из них поплавились и выглядели уныло, другие же после тщательной чистки могли были бы быть выгодно проданы. И несмотря на то, что у Остина никогда не было острой потребности в деньгах, он не мог удержаться от соблазна и положил две пары рубиновых серег в нагрудный карман.

Мистер Фарелл зашел в библиотеку, состоящую из нескольких смежных комнат, и с восторгом принялся осматривать высокие шкафы, доверху набитые книгами. Здесь было все: от детских сказок до научных исследований, от древних эпосов до сборников поэзии и анекдотов, множество книг по философии, астрономии, истории стояли на полках. Некоторые шкафы оказались заперты и, несмотря на трухлявый вид, не поддавались попыткам Остина открыть их. Он тщетно рылся в ящиках столов в поисках ключей – некоторые секреты Эстерфилда никогда не будут раскрыты.