Вблизи поместье на удивление было не таким пугающим, как издалека. Остин заметил, что он уже идет не по грязи, а по заросшей, но когда-то тщательно уложенной плитке. По обеим сторонам дороги, по всей видимости, раньше росли невысокие кусты, до которых не добрался пожар, но не пощадило время. Дальше виднелись плодовые деревья, на них еще оставались мелкие вялые цветочки, которые, став фруктами, могли бы с легкостью переломить сухие ветви. Дорогу прервала ржавая калитка, правая часть которой лежала на земле, а левая опасно накренилась, была крайне изящной работы, как и две мраморных статуи, стоящие возле нее. Статуя прекрасной полуобнаженной девушки с кувшином в руках покрылась мхом и потемнела, у ее соседа – юноши с флейтой – не было обоих ушей и носа. Мистер Фарелл двинулся дальше, прошел мимо поросшей плющом мраморной беседки, внутри которой все еще осталась лавочка и небольшой стол, а крыша изнутри была изумительно расписана, но и здесь время оказалось беспощадным, и пол беседки был усыпан отслоившейся краской и щепками. Сад был огромен. По изгибам дорожки и кое-где сохранившимся ограждениям, Остин мог предположить, где заканчивалась одна клумба и начиналась другая. Сохранилось две или три арки, в прошлом покрытые цветами, а сейчас ржавые и голые, они, словно ребра, торчали из земли недалеко друг от друга, уводя мистера Фарелла все дальше и дальше. Сад неожиданно оборвался, и вместо клумб взгляду Остина открылся участок вскопанной земли, огороженный невысоким забором. Комья земли были перемешены и покрыты мхом, но было отчетливо видно различие между этим местом и остальным садом. К Эстерфилду вела широкая лестница, разделяя особняк надвое: на западное и восточное крыло, пострадавшие от пожара сильно меньше, и оттого практически целые. Парадная дверь была крест-накрест заколочена широкими досками, как и несколько окон на первом этаже. Однако, доски за столько времени насквозь прогнили и распались напополам, стоило Остину посильнее толкнуть дверь. Так мистер Фарелл оказался внутри печально известного Эстерфилда.

Его встретил просторный холл. В нос сразу ударил запах сырости и плесени, редкий свет попадал через щели в стенах и через дверной проем, в остальном же в здании было темно, как в склепе. Каждый шаг гулким эхом отражался от прокопченных стен, с которых рваными ошметками сползали обои. Первый этаж пострадал от сырости куда сильнее, чем от огня: осталось много нетронутой мебели, Остин увидел множество стульев и кресел, большой обеденный стол и даже шкаф, наполненный книгами, совершенно не тронутыми огнем. Было видно, что дом покидали в спешке, в глаза бросались множество мелочей, когда-то наполнявших Эстерфилд жизнью, сейчас же они были лишь прискорбным воспоминанием. Мистер Фарелл с тоской осматривал стойку для зонтов, вешалки для шляп, стоящие на столах пепельницы и хрустальные бокалы, в которых скопилась многолетняя пыль. На одном из читальных столиков лежала открытая книга, Остин смахнул со страниц нападавший мусор и бережно закрыл ее. Мистер Фарелл обошел весь первый этаж, к его удивлению, многие двери оказались не заперты, и его взгляду предстала большая кухня, заваленная разной утварью, коробками и корзинами, остатки в которых подъели мухи и крысы, гостиная, обставленная множеством статуй и бюстов неизвестных Остину людей, обделанными золотом диванами и креслами, пуфиками и подушками, обшитыми шелковыми нитками. На всем этом великолепии толстым слоем лежала пыль, между досок пола пробивались сорняки и мох, а из особенно сырых углов прорастали грибы на тонких, дрожащих от шагов гостя, ножках.