Деньги порой исчезали из виду Егорыча – как кролики в цилиндре.

Потом появлялись снова, но в другой конфигурации и очерёдности листажа.

– Настоящие напёрсточники, – Егорыч восхищён ловкостью рук, – как пить дать, нагреют!

Таможенники с погранцами на служивых не тянут. Напоминают Егорычу весёлый цыганский табор, который увлечён делёжкой – только что дарованных им денег.

Содержимое набитого ерундой багажника заинтриговало лучше бабла.

К плохо скрываемому сожалению таможни, ничего этакого снаружи найдено не было.

Даже шины, бамперы и днище, даже салон с бардачками лишнего не содержали.

Засучить русские рукава, чтобы проверить целостность вен, попросить постеснялись. Да и получили бы фигу с дрыгой, как говорят в подворотнях России.

***

Лёгкое недоумение (как и планировалось путешественниками разгильдяями) вызвал сосновый пень (полено, бревно) 28:

– Это что?

Тут не мог не проявиться хозяин пня – Бим: «Полено!» – процедил он сквозь губы. Сквозь зубы процедить он не мог: зубы его исчезли заодно со швейцарскими челюстями.

Фру ослабила хватку, а Лю с Пэ решили, что с них достаточно и оставили пост.

Был бы пень пеньком, полено поленцем, или палкой, или кучей хвороста, Бим бы и их преуменьшил.

«Похоже на пень», – согласилась таможня.

Ага, когда дерево спиливают у комля, то от него остаётся пень.

– Пусть будет Пень, – и Бим заулыбался. Забыв об отсутствии челюстей.

Они угадали, вот следопыты, нюхачи, сволочи! Эту громадину – полено–бревно–палку–папу веток, листьев и хвороста на родине Бима звали «Мистер Пень»29.

И Бим добавил искренне: «Он мой товарищ».

Дама незаметно для Бима – чисто для своих – покрутила пальцем у виска.

– Куда везём товарища?

Хором: «Никуда».

Нашёлся предатель: «Это для костра».

Кто–то поддержал: «Мы туристы».

Печаль. Недоверие. Усмешки.

Мудрый Егорыч: «В России в мае холодно».

– Почему не использовали?

– Холодно ещё ночевать в палатках.

– Что, и палатка есть?

– А как же.

– Где?

– Вот.

Ощупали багажник. Нашли на дне.

– Можем развернуть, если что, – подсуетился Ксан Иваныч.

Не желают:

– Что в железном ящике?

– В алюминиевом. Самое ценное, еда и питьё.

– Откройте.

Открыли. Покопались. Вкусно и много. Конечно, в Европе голод. Тупые русские. Белорусам стыдно за славян.

– Деньги, маршрутная карта есть?

– Деньги есть. У вас на руках. Маршрута нет. Мы свободно путешествуем.

– Куда?

– По Европе.

– Какие страны?

– Как придётся.

– Любопытно. Вас где–то ждут?

– Нас везде подождут.

– Денег хватит?

– Хватает пока.

– С нами не шутят.

– Вы же считали.

– Считали. А ещё есть?

Замешательство: пока хватает этого.

– Как будете полено колоть? Топор везёте?

– Разумеется.

– Не положен топор.

– А что так?

– Не положено и всё тут!

Клацнуло что–то.

Выпучились зрачки: «Ну, забирайте тогда».

Вытащили. Забрали. Переглянулись: как же топор–то сразу не вычислили.

– Денег сколько, говорите?

– Четыре тыщи. Вы же считали.

– Каких?

– Евро.

– На всех?

– На каждого, естественно. Вы же видели.

– Вау! Ого! (По прикиду «этих лохов» и не подумаешь.)

Бим шопотом: «Кирюха, у нас общак ещё есть».

Егорыч: «Ч–ш–ш. Бля». Общак у него в поясной сумке. А сумка под жилеткой. Рефлективно дёрнул рукой.

Просекли ушастые… и глазастые:

– Что под курткой? Покажите.

– Зачем?

– Вопросы задаём мы.

– Понятно.

Егорыч отцепил бардачок.

Отобрали. Присовокупили к награбленному.

– Хотели скрыть? С нами не пройдёт.

– Зачем скрывать! Это рубли, на обратную дорогу.

Пересчитали. – Ого! (Не рубли, а тыщи тыщ! Не бедные Буратины!)

– Какой у вашего рубля курс?

– Как у всех.

Держат в руках. Перемножают на зайчыкскiй курс.

Егорыч следит за пограничными руками: им спереть – как в колодец плюнуть.