Хитрее, к слову сказать, я и пытаюсь быть весь остаток дня, делая всё для того, чтобы не дай боже больше нигде не столкнуться с гадом Огневым. Удается. Даже сама своему везению поражаюсь. Потому что обычно удача с удовольствием поворачивается ко мне задом. Может, это моя такая награда? Ну за все прошлые лишения и беды?

И только допускаю эту шальную мысль в свою расслабленную голову, как она превращается в снайперскую пулю, поражающую единственным запахом, который я никогда и ни за что не забуду. Ментоловые сигареты, смешанные с тошнотворным запахом алкоголя. Замираю в дверях, понимая, что от страха в заледенелых пальцах трясутся ключи. Что легкие наливаются свинцом, перекрывая дыхание. А воспоминания из прошлого начинают без жалости и сострадания бить по истерзанным нервам.

Я молюсь, чтобы мне показалось. Молюсь всем Богам, которых знаю, надеясь, что они помогут. Но проходит секунда и знакомый голос из кухни с корнем рвет все иллюзии.

Не показалось. Он правда здесь. Он...

― Ягодка… ― одними губами шепчет папа прежде, чем силуэт за столом поворачивается, и я убеждаюсь в своей правоте.

Этот мерзкий оскал на одну сторону я не выброшу из памяти даже если захочу. И эти по-звериному красные глаза, которыми он не просто смотрит, ПОЖИРАЕТ. А я чувствую каждое его прикосновение, каждый удар, несмотря на то, что нас разделяет целый коридор.

― Ну здравствуй, кроха, ― ухмыляется и встает.

А я инстинктивно отступаю. И чтобы защититься, обхватываю себя руками.

Будто мне снова пятнадцать, и всё это снова происходит со мной наяву.

― Паша, не надо… ― папа пытается вмешаться, но мой брат останавливает его резким движением руки.

― Не лезь, батя. У нас с сестренкой своя атмосфера. Так, Полли?

Полли. Никто не называл меня так уже много лет. Передергивает, хотя очень стараюсь не показывать ему, что боюсь. Потому что, если покажу, всё это окажется зря. И наш с папой переезд и новая жизнь, которую я для нас строю. Вообще всё.

― Как ты нас нашел? ― спрашиваю.

И, кажется, даже без дрожи.

― А вы прятались? ― потешается.

Потому что прекрасно знает, что да, прятались. Бежали, сломя голову от той жизни, в которую мой старший брат всех нас втянул. И бежали на всех парах, без оглядки. Потому что больше всего на свете я боялась оглянуться и понять, что он бежит следом.

И догоняет.

― У нас денег, если ты за ними.

― Ой ли? ― ухмыляется Павел. ― А я слышал ты работу себе хорошо оплачиваемую нашла. Наконец, услышала зов природы?

― Я не шлюха, а горничная, ― позволяю себе выплюнуть ему в лицо.

Неосторожно. Потому что брат, разозлившись, грубо припечатывает меня к стенке, и я жмурюсь, ожидая очередного мощного удара, от которого должны заскрипеть зубы.

― Богатые папики вокруг тебя крутятся? Крутятся. Значит деньги без труда достанешь. Найдешь, как ещё их обслужить, не маленькая. ― дышит на меня перегаром, а я пытаюсь, но боюсь даже глаза открыть.

― Сынок, я достану деньги.

― Папа, не нужно.

― Полина…

― Папа, я разберусь! ― впервые кричу на отца.

Это всё нервы. Так трясет, что того гляди наизнанку вывернет. Но я сильная. По крайней мере, для отца.

Павел берет меня за подбородок и больно стискивает его в пальцах, вынуждая заглянуть в лицо и ему, и своему страху.

― Триста тысяч к четвергу, кроха. И не смей меня кинуть. Один раз я уже влетел из-за тебя на бабки, помнишь, чем тогда дело кончилось?

― Помню.

― Так вот давай не будем это повторять, ладушки? ― получает, мразь, удовольствие. От того, что напоминает о моей никчемности. И от того, что в очередной раз доказывает, что сильнее. Как бы я ни барахталась, он ― сильнее. На его стороне власть, а на моей?