Если специально, то это верх наглости.

— Можешь не отвечать. У тебя все на лице написано.

— Ладно, я передумала, — не выдерживаю. — Уходи.

Не уходит, прирос к дивану. Сидит и наблюдает за мной, трудно понять, о чем он думает в этот момент. Эти перескоки с «шутника-Матвея» на «мудреца-Матвея» жутко раздражают.

— Мой тебе совет, Надя, постарайся забыть Макса. Вытрави его из сердца, выкинь из головы. Он не оставит Карину, тем более, сейчас. Она в положении, ты, я уверен, в курсе последних новостей. Только слепой их не видел.

— Зачем ты это делаешь? — почти обреченно спрашиваю у Матвея.

— Делаю, что, малышка?

— Говоришь мне все это?

— Не знаю. Наверное, хочу, чтобы ты осознала всю серьезность ситуации и сняла розовые очки. Повторяю еще раз, у Макса нет сердца, следовательно, и любви для него не существует. Он привык идти напролом, привык к тому, что все идет исключительно по его плану.

— Ребенок тоже входил в его планы? — от такого, казалось бы, простого вопроса меня вновь размазывает по стенке.

— Осечка, — щелкает пальцами Матвей. — Так бывает, когда… Ну ты поняла, не маленькая. Я даже рад, что жизнь решила проучить этого парня таким вот нетривиальным способом.

— Ты злорадствуешь вместо того, чтобы радоваться пополнению в вашей семье? Ты же станешь дядей, разве нет?

Читать мораль Матвею я не собиралась, но его эмоции для меня не совсем понятны. Как и мотивы, побудившие придти ко мне домой и завести разговор о брате. Для чего все это? Хочет оградить меня от разбитого сердца? Поздновато пришел. Хочет помочь реабилитироваться? Вряд ли это поможет.

Наверное, сегодня я могу похвастаться словесной меткостью, потому как Матвей, услышав мой вопрос, замирает и задерживает на мне внимательный взгляд. Не просто внимательный — я вижу боль в глубине синих глаз, ни с чем невозможно ее перепутать. Его штормит не меньше, чем меня.

— Макс никакого отношения к моей семье не имеет, — чеканит каждое слово, заставляя меня напрячься. Даже Патрик притих, перестал шкрябать когтями обивку кресла. — Он присвоил себе то, что его никак не касается. Даже глазом не моргнул. Понимаешь, о чем я?

— Не понимаю, — сглатываю, чувствуя, как пересохло в горле. Признание Матвея выбивает почву из-под ног. Что, черт возьми, он несет?

— Мы не родные братья, — шумно втягивает воздух, вижу, как краснеют скулы. Нервничает. — И самый отврат — Макс не собирался мне рассказывать. Я случайно узнал. Если бы не один человек…

— Не родные… Но как? Я видела вашу фотографию, вы похожи как две капли воды…

— Вот так, крошка, — Матвей кривит губы в подобии усмешки. Видно, что его самого выносит от разговора. — Макс и я никем не приходимся друг другу. Ни-кем.

— Ты поэтому приходил в отель? — меня накрывает осознанием. — В тот день, когда квартиру Макса затопило, мы поехали в гостиницу, а ты заявился к нам в номер и устроил разнос. Узнал об этой новости?

— Да, поэтому. Я сильно разозлился, и сейчас продолжаю злиться. Он не имел права так поступать, — Матвей сжимает пустой стакан с такой силой, что у него белеют костяшки пальцев. — Водил меня за нос, в то время как я считал его старшим братом. Повел себя как подонок.

— Я не думаю, что Макс стал бы…

— Крошка, прекращай, — обрывает меня на полуслове, поморщившись. — Ты продолжаешь его защищать, а он этого не достоин. Ты знаешь только ту сторону Макса, которую он посчитал нужным тебе показать. А я столкнулся с его темной стороной. Поверь мне, ничего хорошего там нет.

— Я его не защищаю, — отвожу взгляд в сторону окна.

Слова о том, что я погрязла в чувствах к Шахову, решаю опустить. Чертенок, как я про себя называю Матвея, может использовать их против меня. Есть у него такое умение.