Развод. Позор. Меня так учили. Мне так внушали. Я ведь… А что если…

Я сжала губы и вымочила в холодной воде ткань. Мерзавец и скотина! Кобель! Ты у меня получишь, а там будь что будет!

В моей комнате шикарная ванная и просторный душ. Сейчас в ней стоял густой пар, как в хаммаме, который обожал Давид. Он всегда купался в горячей воде и с острыми маслами, щекотавшими ноздри. Так было и сейчас. Я резко распахнула стеклянную створку и хлестнула холодной мокрой рубашкой по широкой спине.

– Какого хуя?! – взревел Давид и обернулся. – Ты больная?!

– Ты зато здоровый, кобелина! – швырнула рубашку прямо в лицо. Как пощечину. Муж пошел пятнами от ярости и гнева. – На, утрись, подонок!

– Ну сука! – услышала вдогонку. Я знала, на что шла. Давид такого не спустит. Один раз я ударила его по лицу. Он бросил меня на кровать и шлепал по ягодицам своей богатырской рукой. Я молча глотала слезы и кусала до крови губы. Но не просила пощады. Потом он взял меня так, как не брал до этого. Было больно. Тогда во мне что умерло. Иногда казалось, что во мне по кусочку внутри отмирало. Каждый день. Наверное, однажды я просто не проснусь.

– На мужа руку поднимаешь? – Давид голый выбежал за мной. В руках ремень и еще что-то, в глазах жестокая неотвратимость.

– Ты изменяешь мне, – вздернула подбородок.

– А я тебе верность не обещал хранить, – полные губы скривились в недоброй усмешке. – Держи, – протянул бархатную коробочку.

– Что это? – сглотнула, догадываясь. Муж часто дарил мне драгоценности. Очень.

– Раз все поняла, нет смысла больше скрывать. Носи кольца и браслеты и не делай мне мозги. Ясно?

– Ублюдок… – выдохнула с тихой душащей злостью. Он мне всегда изменял. Давно. Часто. Бесстыдно.

– Я думал, что воспитал тебя, – щелкнул ремнем, рассекая воздух. – Но ты совсем не уважаешь мужа. Стала раком, – презрительно указал на кровать и сильно ударил ремнем по простыням. Я надменно молчала, обдавая его волнами ненависти. – Стала или…

– Что? – я бросилась к нему и схватилась за ремень. – Только посмей тронуть меня, и я тебя отравлю! – шипела, глядя в бесстыжие черные глаза. – Импотентом сделаю. Ночью горло перегрузу! – и я не шутила.

– Змея, – Давид отбросил ремень и схватил меня за горло, сдавил, толкая в стену. Голый и возбужденный. Привычно схватил за сорочку, разрывая надвое. Сколько их таких у меня, которые не пережили и двух ночей? Много. Это как семейная традиция, корнями уходившая в брачную ночь. – Для тебя, жена, у меня всегда будет крепко стоять, – закинул ноги мне на пояс, больно сжимая бедра. Я не хочу! Что может быть более жестоко, чем близость с мужем после другой женщины? Которую, возможно, он любил совсем иначе…

– Не надо, Давид, – я была вынуждена просить. Потому что он будет грубым. А мне нельзя. Не ради себя, ради жизни внутри. – Я беременна. Пожалуйста, не нужно.

– Что? – ярость спала, а глаза блеснули ослепительно яркой чернотой. – Сколько недель?

– Восемь.

– А мы с тобой хорошо совпали, Лота… – потянулся к моим губам, обжигая огненно крепким ароматом алкоголя. – Третья беременность за шесть лет, умница, – шептал, вжимаясь членом в живот.

– Мне нельзя… – выдохнула, когда руками начал ласкать промежность.

– Я осторожно… – Давид тяжело и рвано дышал. Это сложно понять и еще тяжелее принять, но между нами взрывалась мощная химия. – Хочу тебя, ведьма…

– Мне прописали половой покой, иначе потеряю ребенка … – я врала, но как иначе. Я не могу. Сегодня мне слишком противно. Завтра… А что завтра? Моя жизнь как у того сурка.

– Правда? – спросил мягко. Обманчиво, конечно же. Его нежность и забота всегда для видимости. Только жестокость и ненависть искренны.