Но – никто не бежит. Может, захрапел смотрящий – время-то позднее, может перепил накануне. Девчонка уже хрипеть начала.

Что ж, похоже, придется Сереге Громову немного поработать охранником в борделе. Больше некому.

Беру в руки табуретку – маленькая, но тяжелая, дубовая – встаю с постели. Открываю дверь, выглядываю в освещенный настенными лампами коридор. Кстати, лампы не со свечками, а с какими-то странными оранжевыми капельками – светят, конечно, не так сильно, как светодиодные лампы или лампы накаливания, но в коридоре достаточно светло. Быстро провожу рекогносцировку, понимаю, что звуки доносятся из комнаты напротив моей. Толкаю дверь. Дверь не заперта, открывается.

Вижу давешнего гнома, совершенно голого. Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу мерзкие телеса полумужа! Гном вцепился в горло полненькой проститутке, тоже, кстати сказать, голой. Девка хрипит, схватившись за руки осатанелого бородача, тщетно пытается разжать. Ага, разожмешь. У этой бочки хватка наверняка каменная.

Делаю шаг вперед и изо всех сил опускаю табуретку на башку полумужа. Я опасался, что гнома табуреткой вырубить не удастся и придется задействовать кинжал – а это уже кровь, это уже труп в комнате, это разборки. Мне такие «приключения» сейчас крайне нежелательны. Однако сил у доставшегося мне подросткового тела хватает: гном глухо охает и оседает на постель. Все-таки дубовая табуретка – это не табуретка из ДСП.

Я шагаю к постели, с усилием разжимаю пальцы гнома – толстые, как сардельки, и такие же жирные: очевидно, после баранины полумуж даже не удосужился помыть руки. Девка издает звук, похожий на крик: на самом деле, просто шумно втягивает воздух после того, как ей, наконец, вернули доступ к кислороду. Я испуганно озираюсь: очень не хочется, чтобы кто-то приперся на ее вопль. Но, кажется, мой страх напрасен: в борделе криками никого не удивишь.

Полненькая садится на постели, осоловело осматривается. Начинает плакать. Я стараюсь не смотреть на ее тело, но невольно отмечаю большую, белую, мягкую грудь с розовыми сосками и заросли рыжеватых волос в ложбинке между судорожно сведенных голых ног.

– Благодарю, господин, – выдавливает из себя.

Я не отвечаю, смотрю на гнома. Кажется, приходит в себя.

– Пошли отсюда, – говорю проститутке. – Он сейчас очнется.

Она подскакивает, хватает скомканное платье и на цыпочках бросается к двери. Я спешу следом, стараясь не смотреть на ее полные ягодицы, так заманчиво покачивающиеся на бегу.

Закрываю дверь гномьей берлоги, собираюсь идти в свою комнату досыпать. Я думал, что девица уже умчалась вниз жаловаться Джарману или какой здесь заведен порядок при попытке убийства «сотрудницы». Однако, полненькая все еще здесь.

– Господин, – ее горячий шепот согревает мне ухо. – я хочу отплатить тебе. Пойдем в твою комнату.

После секундного сомнения, в ходе которого разные сладостные картины промелькнули в моей голове, я отказываюсь от столь лестного предложения. Я еще слишком слаб, и даже такая сладостная трата сил, как секс, все равно для меня лишь трата сил.

Она не удивляется, не строит из себя обиженку, шепчет: «Только позови», и надев платье, уходит.

Я возвращаюсь в свою комнату, ставлю на место табурет и тут же засыпаю. На этот раз снов мне не снится.

Утром справляю естественные потребности в ночной горшок и выхожу в коридор. Вижу Авилу – девушку-цыгу, что работает здесь горничной на правах рабыни. Теперь я понимаю, почему она просила не выходить из комнаты ночью «что бы не случилось». Боялась за меня: мальчик слабый, хилый, ясно, что местные разбушевавшиеся клиенты легко сломают такому шею. Добрая девочка.