У хозяйки в другой комнате остался книжный шкаф, там я нахожу книгу Джека Лондона «Белый клык» и ложусь в постель с книгой в руках.

Позже, чтобы сходить в туалет, приходиться переступать через громадную тушу.

Туда-обратно. Туша не шевелится, но на руке, которую я вижу, кожа стала гусиной.

Ему холодно.

– Марш на кровать, грелка. Схоронись под одеялом у меня в ногах, чтобы ни видно, ни слышно не было.

Приказ выполнен мгновенно, а я, согревшись, и почитав еще несколько минут, откладываю книгу и гашу свет в комнате.

Теплое пузо греет мне ноги, а чувство одиночества начинает прорастать внутри.

– Эй ты, быстро сюда. Ляг на бок, я обниму тебя за шею. Пошевелишься, пожалеешь.

Я обнимаю его спереди за шею, прижимаюсь к теплой, волосатой груди, и чувство одиночества внезапно растворяется в небытии. За это хочется поцеловать его… а потом выпороть. Чтобы особо не обольщался.

Я обязательно научусь без него жить.

***

Теплый октябрь переходит в переменчивый ноябрь, а он плавно перетекает во вполне себе по-зимнему морозный и снежный декабрь.

Батареи в квартире греют хорошо, коммунальные счета я оплачиваю в банке. Документы еще в октябре принес курьер, и я снова вспомнила присказку, «Без бумажки я букашка, а с бумажкой человек».

На работе я теперь оформлена официально. Половину зарплаты удается откладывать. Как говорится, «на черный день».

По ночам, сколько ни обещаю себе заснуть без грелки, мне это пока еще ни разу не удалось.

На работе дали премию, я купила себе шампанское и тортик, и, пока пес неподвижно и бесшумно лежал под столом, я пила шампанское и ела шоколадный торт.

От шампанского я так разомлела, что даже угостила его остатками тортика. На блюдце, а не в миске.

Блюдцо блестело чистотой, я игриво придвинула ноги к его лицу, и влажный, горячий язык снова принялся лизать мне ступни.

– А ну-ка вылезай на свет Божий, встань в полный рост лицом ко мне, и руки за спину.

Понял?

Приказ исполнен. Понял.

Вероятно, мне просто в голову ударило шампанское, но я сижу на стуле и любуюсь телом, которое иначе как красивым назвать нельзя.

Плоский живот, мускулистые плечи, волосатая грудь, но даже это его не портит. Крепкие длинные ноги.

Взглянув ему в пах, вижу, что до эрекции тут рукой подать. Волос там немного, и они вьются. Яички болтаются, большие, здоровые, и сейчас уже на них видны капли влаги.

Возбудился, сволочь…

– На колени. Одну руку можешь вытащить из-за спины. Так. Начинай себе дрочить. Давай же! И ни звука, пока я не позволю.

Веки в ответ смыкаются плотно, пряча уязвимость в его взгляде, а рукой он начинает возбуждать себя так, как я приказала.

– Хватит! Я сказала, хватит.

Встал и пошел в спальню. Быстро. Там ложись на кровать на бок спиной ко мне.

Войдя за ним в комнату, смотрю на растянувшееся передо мной голое мужское тело.

Присаживаюсь на пол с той стороны, где удобнее лицезреть его, изучаю молча свой трофей. Касаюсь гладкой, шелковой, прохладной кожи на его ягодице. Провожу по ней ладонью, ласково, будто это – крылья бабочки. И одновременно перебираю мысленно способы сделать ему больно: шлепнуть, ущипнуть, изранить ногтями…

И тут же замечаю, что он закрыл лицо обеими руками, сжался, ожидая именно того, о чем я думаю. Этот жест недвусмысленно молит меня о жалости.

«Не делай мне больно, пожалуйста!»

Рывком отрываю себя от пола, встаю на ноги и иду на кухню, предварительно приказав:

– Не шевелись! И чтоб ни звука.

Найдя в холодильнике длинный, толстый, пупырчатый огурец, критически его осматриваю.

Ну а что, в качестве фаллоимитатора сойдёт.

Возвращаюсь в спальню, убеждаюсь в том, что мои приказы исполнены: меня встречают все та жа поза и абсолютная тишина.