Воспев хвалу загробной жизни, Тутмос почувствовал недомогание. Казалось: спустившиеся на землю тени вползают в его тело, в извилины мозга. Он выхватил из кожаной сумки резец, стал бить им по камню. Ему хотелось раз и навсегда разделаться с соперником. Или, хотя бы, с его дерзкой просьбой…

Странно, наперекор природе, сумерки в душе сменились светом. Резец успокоился, привычно стал размечать размеры задуманных заготовок.


Простите меня, боги Египта, вам предстоит каменное рабство…

Никому не желаю смерти.

Всегда думал, можно спастись любовью…

Хотел даже во спасение рассказать Аменхотепу, что Нефертити чувствует себя с ним нянькой, да не смог: для мужчины это униженье…

Для мужчины, у которого формы… округлы?

Спрашивал себя: не выставить ли напоказ его уродство?

В ответ услышал: солнцепоклонник будет восхищён, в окружностях увидит и воспоёт своё родство с Атоном!

Нет выхода.

Остаётся ждать, когда жизнь, как Нил, утечёт в подземное царство…


Когда закончил работу, Тутмос увидел: руки его в крови.

Вдруг вспомнил: золотая змейка, где она?

Эхо донесло слабый всплеск воды.

Он улыбнулся: урей утонул, но его любовь никогда не утонет! Сам бог камня пообещал ему вечную загробную жизнь с Нефертити!


6


Утром, прежде чем открыть глаза, Тутмос глубоко вдохнул пахнущий солнцем воздух. Для того чтобы ожить, одного глотка показалось мало…

Нефертити права: солнцем можно дышать!

Даже живот радуется Атону, прозаически подумал ночной отшельник.

Ещё вдох. Ещё… пока солнечный смех не защекотал струны души, не вырвался наружу.

Кажется, я смогу быть счастливым!

Тутмос подскочил, раскинул руки, хоть лепи с него бога Шу. Увидел небо цвета молодой бирюзы, красноватое золото солнца, нескончаемые отроги известняка, закричал: вот оно, счастье!

Слова родили невиданную энергию. Он решил вернуться в мастерскую, рассказать Беку о полученном от сына фараона задании, взять инструменты, людей…

Сколько богов в Египте?

Больше двух тысяч!

Ничего, справлюсь, приветственно помахал Атону будущий главный скульптор Египта.


На пороге мастерской его ждал знакомый желтолицый лекарь.

Пленный раб, он сам освободил себя, излечивая от болезней жителей квартала каменотёсов. Впрочем, жители других кварталов тоже протоптали тропы к его саманному домику.

Из-за спины лекаря выглянули огромные глаза чумазого мальчишки.

Тутмос поймал его взгляд, будто охотник добычу.

Загнанность зверя, желание жить…

Страх и отвага…

И ещё… насмешка над временными трудностями.

Пожалуй, такой палитры чувств даже ему не приходилось переживать в сиротском детстве.

– Вот, привёл тебе вора, – сказал лекарь, встряхнув за шкирку пацана лет семи, милостиво добавил, – который ничего не украл, потому что у него лицо… не вора.

Услышав замечание азиата о лице, Тутмос приготовился слушать.

– Залез ко мне в дом, был голодный, но… съел глазами… только твою двуликую статуэтку. Помнишь?

Ещё бы не помнить?!

– Иногда искушение может превратить царя зверей в козла отпущения, – сказал безымянный раб на заре их знакомства. – У зверей самое большее – два лица, у людей – много. Для вас главное имя, для нас… лицо, единственное, своё, которое сначала надо найти, потом… не потерять, чтобы дать богу шанс подарить ему вечность.

Тогда он мало, что из сказанного понял. Но двуликого льва-козла из золотистого песчаника вырезал, подарил лекарю своей сиротской души.

– Как тебя зовут? – спросил мальчишку Тутмос.

– Май. Я видел, как ты делал львов. У одного кисточка хвоста слишком маленькая, камня, что ли, пожалел? – неожиданно бойко представился оборванец.

– Ого! – не смог скрыть удивления Тутмос.