– Жду приглашения на свадьбу, – выпрыгнул вслед Тутмос.
– На свадьбу? – удивился сочинитель гимнов.
– Ты же сказал… – онемел жрец камней.
– Конечно, но сначала надо до последнего дома построить столицу Ахет-Атон! – одарил улыбкой окружающих будущий владыка Нила.
– Небосклон Атона? – растерянно уточнила Нефертити.
– Тебе нравится?
– Нравится.
– А тебе, Тутмос?
– Лет через двадцать, тридцать, построим, – спрятал усмешку в уголках искусно вылепленных губ некоронованный король камня.
– Я имел в виду… в голове. Ведь Атон был прежде пустоты, и не вышел на небо, пока всё не продумал! И людям дал круглую голову, чтобы рождала солнечные мысли…
– А помнишь сказку о двух солнцах? – спросила Нефертити. – Тутмос рассказывал.
– О двух? – напряг память сын фараона. – Да! Люди наказали вечернее солнце за то, что… им хотелось спать. И теперь мой любимый Атон зовётся Солнцем двух горизонтов! И Тутмос, запомни, храм в его честь будем строить с востока на запад.
– Когда приступим? – буркнул скульптор.
– Приходи завтра. Мама забросила дворец в Малькатте. А я люблю его. Здесь, на берегу, мы будем тебя ждать…
Голову не забудь, хотел съязвить Тутмос, но промолчал: если Нефертити дышит Аменхотепом, разве он вправе унижать его в её глазах?
Кажется, все кошки Египта решили поточить когти о его сердце…
5
Дома у него не было, Тутмос отправился в горы. Его голова, как богиня Нут, рождала и пожирала собственных детей – мысли.
Аменхотеп болен недержанием слов…
Считает себя властителем мира…
Глупец, каменные изваяния пережили стольких фараонов…
Нефертити, открой глаза, твой избранник сумасшедший!
Помнишь, как он плакал над оторванным крылышком стрекозы?
А однажды пообещал отрубить мне голову…
Как можно любить юношу, похожего… на мечтательную девушку?
Если я тебе – брат, то он… сестра!
Тутмос остановился, мысли с лёту вонзились в лоб.
Прости, Нефертити, дочь вечернего солнца, не вовремя заговорил я о своей любви, понадеялся, раз обо мне говорят люди…
Фараон восхищён, царица подарила золотой браслет…
Я и сам думаю: аллея удалась.
Спасибо Беку, доверил заказ…
Мысли о работе вернули хорошее расположение духа. Год назад жена фараона Тэйе приказала обозначить дорогу ко дворцу двумя рядами сфинксов. А он, Тутмос, взял на себя смелость переиначить задание: открыл аллею группой диких львов, готовых разорвать любого, кто намеревался придти с недобрыми намерениями. За львами резвились львицы со львятами. За ними, будто выслеживая добычу, распластались молодые львы…
И только у самого дворца, на постаменты, он посадил пару сфинксов в капюшонах встревоженных кобр. Физиономии сфинксов напоминали лица фараона и его жены.
Бек наблюдал за его работой, посмеиваясь, но каменотёсам велел во всём слушаться молодого скульптора.
А он старался изо всех сил, надеялся: увидит избранница его творения, поймёт, каким богатством наградил его бог камня, полюбит…
Но! Львы – те же кошки. Любовь их сердца мимолётна. А Нефертити ищет вечного спасения… в незрелом сердце Аменхотепа.
Тутмос не заметил, как очутился у стены известняка, из которой каменотёсы вырезали заготовки для будущих скульптур.
Солнце садилось, унося с собой краски.
Горы согласны погубить себя ради того, чтобы воскреснуть в тысячах статуй, пронеслась мысль, в них тоже живёт тяга к совершенству…
– Бог камня, ответь, разве мы с Нефертити не созданы друг для друга? – закричал Тутмос так, что Атон на западе вздрогнул.
Её жребий – быть царицей Египта, отозвалось эхо.
– Но я хочу быть рядом с ней! Всегда!
В гробнице, одной на двоих…
– Тогда… да здравствует загробная жизнь, в которой нас никто не сможет разлучить!