– Слушай, слушай, у него лицо друга, – хмыкнул довольный лекарь. – Не будет у тебя вернее ученика, если, конечно, возьмёшь его к себе…

– Если так, возьму. Но, ты никогда не говорил, нашёл ли я своё лицо?

– Нашёл. Сегодня утром.

– Лицо камня?

– Лицо любви, – стал бить поклоны всезнающий раб, давно нашедший своё… лицо лекаря.

– Лицо любви? – переспросил Тутмос.

– Любовь – лучший скульптор, – загадочно ответил азиат.

Захотел быть счастливым, и, кажется, уже началось, подумал создатель будущих шедевров изобразительного искусства.

1

– Смотри, «Сияние Атона» грустит, как привязанный сокол, но солнце ещё отражается в его полированном кедре, а, значит, он жив, и готов помчаться по водной глади, – взял за руку Нефертити восторженный сын фараона.

– Качается в колыбели, как ребёнок, – нежно заметила девушка.

– Здесь ты из озера явилась как богиня…

– Я помню, огромный нубиец из гребцов тряс меня вверх ногами…

– И брызги летели, как дождь, и сверкали, как маленькие солнца. С тех пор они окружают меня, помогают слагать гимны всему живому, а мёртвого нет на земле…

– Музыка твоих слов меня чарует, – прислонилась Нефертити к плечу солнечного поэта.

– Твои уши созданы для них. Ладно, признаюсь заранее, скоро я построю тебе семь спален…

– Почему семь?

– Число жизни. В нём живёт магия. Оно – хвост ящерицы, который вырастает вновь и вновь. И у нас с тобой будет семь детей. Шесть сыновей, и одна дочь. Ты будешь жрицей Атона. Утром, вместе отслужим ему молебен, потом возляжем на ложе, показать Владыке Небе, что я следую его примеру, оплодотворяю лучами землю. Ты – моя земля. И небо. Потом подкрепимся вином. Выйдем в сад, где всё будет благоухать, и радовать глаз. Тебе в подарок я посажу аллею финиковых пальм…

– А я тебе – цветочную поляну, куда будут прилетать бабочки со всего Египта, – нашла момент, чтобы подать свой голос Нефертити.

– А потом мы будем спускаться в город. Смотреть, как люди трудятся. В нашем городе все будут при деле…

– Ты говоришь о Фивах?

– Нет. Я же сказал, мы построим Ахет-Атон. Солнечный город. Его уже много у меня в голове…

– А Тутмос украсит храмы и дворцы статуями и барельефами?

– Он воздаст благодарность Атону в камне. Каждый миг нашей жизни станет вечностью, – ещё больше вдохновился Аменхотеп, и вдруг побледнел. – Не понимаю, кто придумал ночь, ведь она – смерть?

– Не грусти, ты же сам говорил, жизнь как ящерице: голова – день, хвост – ночь. Оторвётся, вырастет новый, – убаюкивающее произнесла Нефертити.

– Не грусть разрывает мне сердце, а опасение, что, построив солнечный город, не разрушу мрачные крепости, которые люди соорудили в своих головах. И многим их придётся лишиться. Чтобы гармония восторжествовала…

– Ты пугаешь меня, – отстранилась Нефертити, чтобы посмотреть в лицо будущему владельцу двойной короны.

– Я и сам себя… иногда пугаюсь, – дрогнул голос юного реформатора.

Что-то дёрнулось в его лице. Нефертити показалось, сейчас Аменхотепу младшему вновь придется сражаться с духом льва-фараона, и… она приникла губами к его губам. Он растерялся. Поцелуй сначала показался ему насилием. Но губы девушки были так нежны и прохладны, что ему захотелось приникнуть к ним, как к источнику в пустыне. Жар опалил его. И он отстранил Нефертити, чтобы воспеть этот костёр, впервые разожжённый в нём женщиной…

Шестнадцатилетний сын фараона был девственником.

2

Тутмос видел этот поцелуй.

Поцелуй любящей няни, не больше…

– Друг, ты вовремя, – обрадовано приветствовал своего архитектора Аменхотеп. – Я выносил мысль: в Городе Солнца мы построим улицы в виде лучей и дисков. А в центе будет стоять храм Атону, высотою до неба, чтобы он мог спускаться к нам в гости. Вокруг соорудим девять дворцов фараона: один мой, другой – Нефертити, шесть для сыновей, один для дочери. Малый диск. Дворцы соединим галереями. Второй круг составят дома знати, может, и третий: бог любит богатых людей! А вот, как устроить торговцев с ремесленниками, ещё не решил…