Посидев на стуле ещё немного и подумав ещё чуть-чуть, мужчина успокоился. Его равномерные покачивания приобрели чёткий ритм, он сидел то поддаваясь вперёд, то резко уходя назад, как маятник, пока не оступился. Стул его уронил, и вокруг не оказалось того, кто спас от падения. В этот момент Павел ощутил тоску, непередаваемую тоску о забытой человечности. Как много он делал, чтобы людям было легче принять свою человеческую сущность, сколько раз спасал от ошибок, чтобы в итоге ему не подали и знака о том, что он существовал. Он мог исчезнуть из этого кабинета, и никто из работяг по соседству и не вспомнил бы того славного мужчину, который по утру спрашивал о самочувствии. Всё прошлое лежало на ладонях, но оно не грело, а тоскливо звало к ответу. Какого рода ответ хотело прошлое для него оставалось загадкой, непознанной тайной.

В час перед рассветом Павел иногда читал книги, нет это не было его любимым занятием, и нет ему это не доставляло особого удовольствия. Читал он затем, чтобы больше понять людей, он их не чувствовал также тонко, как все эти доморощенные авторы, и откровенно говоря завидовал. Его слабость заключалось в том, что он не видел ничего дальше своей добропорядочности, но продолжал скрупулёзно читать, считая, что, если делаешь одно дело достаточно долго, оно в конечном счёте принесёт свои плоды. Пока не принесло. За этими мыслями Павел почти забыл о работе, почти забыл, как нужно выписывать электронные чеки, как подкреплять документацию, но только почти, он выжидал подходящего момента, чтобы начать, почему-то сегодня такой момент не наступал. Раздался звонок.

– Да, алло, – не посмотрев кто звонит, ответил Павел.

– Доброе утро! – он узнал голос матери, она никогда не звонила два дня подряд, его это встревожило.

– Мам, что случилось? Признавайся!

– Ничего не случилось, сынок, – растерянно отозвалась мать, – Всего лишь хотела пожелать хорошего дня.

– Ты никогда не звонишь по утрам. Спрашиваю ещё раз, что случилось?

– Ничего не случилось. Всё по-прежнему.

– Тогда зачем ты звонишь? С отцом плохо? Говори, не мучай меня.

– Да, нет. Нормально всё с ним. Тяжело ему, конечно, от этой химиотерапии, но ты же знаешь, что доктор сказал. Ему повезло, пришёл вовремя, прогнозы хорошие.

– А сестра, с ней всё хорошо?

– Да, что же сегодня с тобой такое? – мать в трубке раздражённо выдохнула, – Ванечка заболел только…

– Да, да знаю, – нервно перебил мать Павел.

– Откуда? Ира звонила?

– Нет, ты же мне вчера говорила.

– Я тебе… – пробормотала пожилая женщина.

– Тогда проблемы с братом?

– Да, ты что! – отозвалась яро мать, – Типун тебе на язык. Всех перебрал. Так и хочешь накликать беду. С Петей всё хорошо, соревнования у него сегодня по волейболу.

– И сегодня!? – вскрикнул Павел в трубку.

– Сынок, – обеспокоенно промямлила мать, она не на шутку испугалась за своего старшенького, он и раньше внушал опасения, но сегодня он будто потерялся, не зря она ему позвонила, чуяло материнское сердце: с ним что-то не ладно, – Сынок, брось ты хоть сегодня эту работу. Ты не в себе. Это я тебе как мать говорю.

– Мам…

– И не смей меня перебивать. Я давала тебе послабления, не говорила лишнего. Но сегодня я всё же скажу. Это ненормально с утра до ночи пропадать на работе. Ты света белого не видишь. Мне кажется ещё немного, и ты свихнёшься. Уже забываешься, когда и кто тебя что говорит.

– А что плохо в работе, я понять не могу?

– В работе плохого ничего нет. Я только рада, что ты нашёл себе место в мире. Трудолюбие – это полезное качество, но вот трудоголизм – нет. Ты только и говоришь о работе, у тебя и тем других нет. Как не позвоню всё на складе сидишь. А если не на складе так в копирке. Один всю работу выполняешь. Я сначала по дурости решила, что ты скупишься и не хочешь платить зарплату, поэтому и не нанимаешь никого. Но, нет, это не скупость, это совершенное неумение делиться обязанностями. Тебе бы выходной взять, а лучше отпуск и поехать отдохнуть, иначе можно так на работе и остаться.