– Да, Павел Иванович.

– Вот меня и представили. Я – Павел Иванович Ольшанский. Я – заказчик у Бориса Натановича. Я – человек, у которого Борис Натанович берет деньги и почему-то отдает их вам. У меня первый вопрос – почему Борис Натанович отдает вам деньги?

Один из мужиков, оставшийся пока мне неизвестным, хотел было что-то сказать, но его остановили и Матвеич, и я.

– Не нужно ничего пока отвечать. Я сам отлично понимаю, что Борис Натанович добрый и мягкий человек. Его основная черта – человеколюбие. Я не такой. Отсюда возникает второй вопрос – зачем я плачу деньги Борису Натановичу?

Мужики молчали, не стал высказывать свою точку зрения и Борис. Я решил не томить людей и дать ответ на второй вопрос сразу:

– Я плачу Борису Натановичу потому, что я в любом случае ничего не теряю. Если вы сделаете мой заказ в срок – я получу доход от продажи. Если вы сорвете заказ, то по договору с Борисом Натановичем, я получу доход в качестве неустойки. Чтобы рассчитаться со мной, Борис Натанович вынужден будет продать или свой дом, где живут его дети и жена, или свою мастерскую, в которой вы зарабатываете деньги для своих семей. Есть у вас семьи?

Мужики молчали, опустив взгляды. Я нажал:

– Так я спрашиваю: есть у вас семьи?

– Есть, конечно, – ответил за всех Матвеич. – Разве ж мы бродяги какие. Мы люди степенные с женами и детишками.

Молчаливые работники закивали головами, подтверждая правоту Матвеича о степенности. Матвеич хотел еще что-то сказать, но я прервал его:

– А раз вы такие степенные и уважаемые люди, то почему вы не думаете о последствиях? Вы же понимаете, что у Бориса из-за вас трудности. И решать эту проблему он будет никак не за счет своей семьи, а за ваш счет, за счет ваших семей. Продаст он эту мастерскую и расплатится с долгами. А куда вы пойдете? Безработных на улице хоть телегами вывози, и каждый третий из них с золотыми руками и бесценным опытом.

До мужиков начало что-то доходить. Они начали переглядываться, смотреть на Бориса. Тот, почувствовав куда ветер дует, шевелил бровями и кивал головой, подтверждая каждое мое слово. Работники заметно напряглись. Я молча смотрел на них и решал – давить дальше или уже начать легкое поглаживание. Мужики поняли мое молчание по-своему.

– Вы это…, гражданин Павел Иванович, с плеча не рубите. Мы ж не знали всех ваших премудростей. По-старинке работали, без огонька, так сказать. – Старший посмотрел на своих коллег. Те опять закивали головами, подтверждая правоту Матвеича. Он продолжил: – Вы нам, Павел Иванович, все доходчиво очень объяснили. Мы сегодня же работать начнем.

Борис не удержался и вклинился в разговор:

– Матвеич, как вы сегодня работать собираетесь? Вы ведь пьяные уже. Эти двое, – Борис кивнул на молчаливых работников, – слова сказать не могут, а ты за стол держишься, чтобы с табурета не упасть. Только напортачите, железо сожжете и сами покалечитесь.

Молчаливые опять дружно закивали головами. Матвеич строго посмотрел на них, вздохнул и сказал:

– Попробовать, конечно, можно. Оно так иногда даже лучше получается. Хотя может и не получиться. Тут ведь как, особый настрой нужен. Железо оно же тоже чувствует. Его, бывает, возьмешь в руку, а оно, как женщина, теплое и душевное, так и просится, чтобы его помяли да погладили, чтоб слово ласковое ему сказали да посмотрели на него так, по-особенному. А иногда, как баба стервозная, что с ним ни делай, а все одно не угодишь. И с этой стороны зайдешь, и с другой, а никак своего не добьешься. Зря только нервы потратишь.

– Матвеич, ты нам свои фантазии не рассказывай, очень уж у тебя выразительно получается. Ты лучше скажи Павлу Ивановичу, когда заказ готов будет, когда можно отгружать, когда битюгов заказывать. – Борис попытался вернуть беседу в деловое русло, но один из его молчунов вдруг встрепенулся и заговорил: