– Вдруг живые найдутся? – с фальшивой надеждой спросил домовой, когда я уже спрыгнула в холод подпола.

– Так просто меня не напугать. Вот если сказать, что завтра экзамен по вождению или сроки горят по работе, это сразу: «Привет, брат Кондрат»!

Когда мои глаза привыкли к полутьме небольшого схрона, в дальнем его углу что-то тускло заблестело. Пробираясь на четвереньках вперёд, я подумала, как будет глупо, если домовой меня здесь закроет.

– Интересно, у домовых бывают имена?

– Бывают. Михаилом меня звали, – с неохотой прошелестело сверху.

В прохладе подпола я находила и выуживала на свет сначала одни ссохшиеся плоды. Затем появились разнокалиберные банки, и содержимое их прибавляло энтузиазма вытаскивать ещё. С настороженностью добралась до того, что блестело в углу. Смахнув пыль, заметила, что это сморщился простейший кошелёк – вырезанный из кожи круг с продетым шнурком. Стянув его, я положила кошель рядом с банками, вымела мусор и, опираясь руками о соседние половицы, как на брусьях вытянула себя в тепло комнатушки. Закрыв подпол, я оглядела добытое богатство.

Восьмилапый обитатель дома, казалось, ещё злее смотрел из угла.

«Паук не крестовик, хреновик какой-то!»

– Твоё? – протянула я домовому кошель, не отрывая взгляда от угла со злым наблюдателем.

– Мне это давно не нужно, – прошелестело уже где-то за окном.

Быстро оглядев добытые консервы и радуясь, что приношу человечеству в лице товарищей по несчастью хоть какую-то пользу, я поторопилась, чтобы водрузить всё добро на стол.

– Молодцы, девушки, какой чай заварили, с чабрецом, – беззвучно похвалил домовой.

– Девчонки наши – огонь. Да и ты тут не один, в «цветнике» по вечерам, – улыбнулась я.

– О, только не это! – прикрыл длинной ладонью свою челюсть скелет.

– Что случилось? Михаил? – я повернулась на месте, силясь уловить мрачный силуэт на фоне окружающей яркости.

– Твоё веселье возвращается, вот что случилось… – ответил домовой, вновь оказавшись в своём кресле.

– Яся разве была весёлой? Если только вчера в бою, когда чуть руку мне не сломала своим дёрганьем, – буркнула Мышка.

– Какой ещё Михаил?! – уставилась на меня Рысь. Кажется, она реально сомневалась в моей адекватности и даже не обратила внимание на припасы. Точно, она же такое не ест. А Шура, Барс и Ален с интересом открыли, понюхали содержимое и, не забывая благодарить домового, стали пробовать съестное. Попалось даже варенье – наполовину засахаренное, но всё равно казавшееся богатством.

Домовой лениво приподнял руку вверх, показывая, что Михаил – это он.

– Почему Михаил? – глядя на Рысь, я капнула вареньем прямо на штанину и прямо возле пореза, про который уже думать забыла. Ну не быть мне крутой, как в фильмах.

– А почему Яська? – передразнил меня Михаил. – Родился. Учился. Работал.

– Стоп, что?! – Шура вытаращил свои миндалевидные разбиватели девичьих сердец, то есть глаза. – Ты был человеком?

– Был. По дереву знатно резал, – наш полупрозрачный собеседник тоскливо посмотрел на свой богатый резной дом. – Но глупость сделал. Плохое.

Мы, заинтригованные, молча ждали продолжения. Любопытные блестящие вертолётики стрекоз то замирали, то лихо кружили возле нас.

– Что сделал?

– Отравил.

Он отвернулся. Совсем, как вчера.

– Мучать расспросами не будем, – отрицательно кивал Ален. – Судить – тем более. Только теперь ты навсегда в такой, кхм, должности?

– Возможно… – беззвучный ответ тонул в звуках природы.

Было ясно, что домовому не нравилась тема о временах, когда он был человеком. Произошла трагедия, и за это он теперь служитель дома. Мне стало жаль его.

– Неужели все, кто в жизни накосячил, вот так потом маются? – Сват снова забил трубку запасённым в кармане табаком. Ответа не последовало, а казак продолжал рассуждать. – Так, получается, не только все эти домовые, лешие и иже с ними, так и боги – это тоже всё люди?