Дни текли размеренно: подъём, молитвы, занятия, послушания. София привыкла к этому ритму, находя в нём какое-то успокоение. Марфа помогала ей с церковнославянским, а Мария учила, как половчее увильнуть от особо нудных послушаний или выпросить у поварихи лишнюю булочку.

Что касается взрослых обитателей монастыря, никто из них не вызывал у Софии доверия, кроме разве что приходящего отца Тихона, проводившего службы и литургии. Она помнила его по временам, когда ходила в храм с бабушкой, и он, как оказалось, тоже запомнил Софию. Впервые увидев её в обители, он подошел к ней, мягко взял за плечи и сказал:

– Здравствуй, Сонечка. Отрадно видеть тебя тут. Прими соболезнования мои по поводу бабушки твоей, царствие ей небесное, светлый был человек. Запомни, если тебе вдруг помощь какая понадобится, вопросы появятся, всегда подходи ко мне после службы, не оставлю без ответа. Я теперь вроде как тоже за тебя ответственность несу.

София не поняла, почему отец Тихон тоже несёт за неё ответственность, но поблагодарила его и побежала по своим делам. После она действительно время от времени подходила к Тихону после службы, спрашивала советов по поводу взаимоотношений с Ефросиньей, просила рассказать про послушничество и определиться с выбором дальнейшего пути. Святой отец всегда внимательно выслушивал её, не перебивал и старался понятно и подробно ответить, не отмахиваясь общими фразами. Софии он нравился, пожалуй, больше всех, впрочем не ей одной, сёстры тоже в нем души не чаяли. Даже разбитная Мария всегда отзывалась о нем с теплотой и трепетом, хотя в остальном презирала церковных обитателей, монастырский быт и нравы.

«Вот увидите, – говорила иногда Мария, глядя в маленькое окошко кельи под потолком, – как только шестнадцать стукнет, сразу уйду. Работать буду, замуж выйду, кота заведу». Марфа в такие моменты только грустно качала головой, глядя на непутёвую сестру. А София молчала, и где-то внутри завидовала Марьиной решимости, а особенно коту. Заводить питомцев в монастыре строго запрещалось, что впрочем не мешало приютским подкармливать местного дворового кота Кефирчика, которого взрослые шпыняли и терпели только из-за того, что тот время от времени охотился за мышами.

Так прошло три года. Когда Марии исполнилось шестнадцать, она действительно исчезла – собрала вещи и ушла среди ночи. Марфа весь день плакала и молилась за спасение её души, а София, лёжа без сна, впервые задумалась о том, чтобы принять послушничество. Конечно, она не обладала такой непоколебимой верой как Марфа, но мир за пределами монастыря хоть и одновременно привлекал, но гораздо больше пугал её.

На следующий день София подошла к настоятельнице перед вечерней и объявила, что хочет стать послушницей.

Да воскреснет Бог, и расточатся врази́ Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его.

Как же чешется лоб под клобуком, просто невыносимо! Евникия, невозмутимо улыбаясь (что-что, а это она всегда умела) и кивая, выпроводила не прекращающую кудахтать Господь, помилуй нас грешных по поводу дыр в монастырском бюджете сестру-казначею Агафью из своего кабинета и закрыла за ней дверь. Затем с исступлённым стоном нетерпеливо сдёрнула с себя этот грёбаный Пресвятая Богородице, спаси нас