– Ага, мужики рассказывали, приезжал он сегодня. И чего говорит? – Кузьмич разлил еще по одной, несмотря на то, что я отрицательно мотал головой. Голова от этих маневров закружилась ещё сильнее.
– Говорит, домовой у нас в цеху. Цеховой то есть.
– Ты бы, Сергеич, перестал с Надюхой «Битву экстрасенсов» по телику смотреть, а то у самого уже шарики за ролики.
– Ну а кто инструментами балует-то, по-твоему? Георгий говорит, домовой и балует, потому что ты пьяный на работу приходишь.
– Аа, – разочарованно протянул Кузьмич, – нотации читать пришёл. – И демонстративно налил новую рюмку уже только себе.
– Да не в том смысле. Слушай, Кузьмич. Я всё понимаю, такую потерю пережить не каждый сможет. И просвета кажется не видать, и жить зачем, непонятно. Но ты с другой стороны посмотри, ты ж мастер золотой. На тебе совхоз держится. Нужен ты нам, Кузьмич.
– Это что ж мне, пить бросить?
– Да твоё дело, хочешь пей, ну сколько ты ещё будешь горевать-то? Если совсем не можешь, то хотя бы в цех пьяным не приходи. Хочешь, отпуск тебе выпишу оплачиваемый, приди в себя, соберись да выходи на работу. Нельзя, чтобы такая голова светлая да руки погибали. А домовой-то не со зла куралесит, как может защищает, чтоб ты спьяну не учудил чего.
– Ты серьёзно, Сергеич? Тебе хватит, видимо.
– Ну мне Георгий так объяснил. Защищает, но и злится на тебя, потому и безобразничает. Ему, видишь, до тебя тоже дело есть.
Кузьмич подпёр голову руками и прикрыл глаза. Я терпеливо ждал.
– Добро, Сергеич. Под мухой в цех больше ни ногой, раз просишь. Но только из уважения к тебе. Какой там к черту домовой, совсем уже ёбу дали! Может, он тогда, раз такой неравнодушный, мне с редуктором у трактора поможет? – Кузьмич расхохотался пьяным смехом.
На том и порешили. Посидели ещё немного да распрощались по-хорошему, по-соседски. И веришь, нет, с тех пор наладилось всё. Уж не знаю, правда ли в домовом дело, или мне лапши на уши навешал этот мужик с котом, да всё дело просто было в пьянке Кузьмича. Так и решил бы, что обвели меня шарлатаны вокруг пальца, если бы не вчерашнее происшествие в цеху. Мне Кузьмич рассказал.
Ковырялся он, значит, под буханкой нашей совхозной, пока она на подъёмнике висела. И тут чувствует, дёргает его за штанину кто-то. Обернулся – никого. Ну выругался, снова за дело, и тут опять – настойчиво так дёргает кто-то. Ну Кузьмич перепугался слегка, инструмент отложил, да только вышел из-под буханки, в ту же секунду одна лапа у подъёмника подломилась, да буханка на пол и рухнула, прям где Кузьмич под ней шаманил. Отделался лёгким испугом, но пообещал с водкой совсем завязать. Вот и думай теперь…
Монастырь
Глава I
Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое
Софья сидела на узкой железной кровати в своей келье, обхватив колени руками и молилась, чтобы настоятельница, совершающая вечерний обход, сегодня прошла мимо её двери. Каждый шаг игуменьи Евникии, гулко отскакивающий от стен обители, заставлял Соньку всё сильнее втягивать голову в плечи и зажмуривать глаза. Стены кельи, казалось, наваливались на неё своей вековой тяжестью, а тьма, скопившаяся по углам, пульсировала словно живая. Где-то внутри неё маленькая девочка заходилась в беззвучном крике, а в животе скручивался узлом комок липкого животного страха. Софья была на грани, в шаге от чего-то тёмного и страшного, ближе, чем когда-либо. Даже когда умерла бабушка, было не так паршиво.
Сонька вспомнила, как стояла над свежезасыпанной бабушкиной могилой, в то октябрьское промозглое утро, за день до своего 12-летия, не чувствуя вообще ничего. У неё уже не осталось слёз, но порывистый ветер услужливо швырял ей в лицо горсти холодного моросящего дождя.