– Как же так, как же так, – причитала рядом баба Валя, бабушкина соседка, у которой последние несколько дней жила Сонька. – Совсем одна сиротинушка осталась на всём белом свете.

Софья тогда не понимала, что значит «одна на всем белом свете». У неё ведь есть друзья, одноклассники, учителя, соседи, баба Валя вот. Но когда через пару дней к бабе Вале в дом приехала Клавдия Степановна, сотрудница органов опеки, Софья поняла, что бабе Вале она не нужна. И никому, видимо, не нужна. Оказывается, так бывает, что ты никому не нужен.

Клавдия Степановна была женщиной средних лет, суетливой, жизнерадостной и, как показалось Софье, доброй, хотя и уставшей.

– Ты, Сонечка, не переживай, – щебетала она, перебирая на столе документы, – мы уже подыскали тебе местечко, тебе должно понравиться.

Софья и не переживала, если честно. Она уже поняла, что Клавдии Степановне она тоже не нужна, поэтому просто сидела напротив неё на лавке и смотрела в окошко. А что, если ей не местечко нужно, а человек? Чего ей то местечко…

– …Свято-Еввинский монастырь, – знакомое название выдернуло Соньку из раздумий, – мне сказали, вы с бабушкой часто в местном храме на службах были, так что место даже знакомое, как будто, да?

– Чего, монастырь? – переспросила она.

– Да ты меня совсем не слушала! – всплеснула руками Клавдия Степановна, но не со злостью, а просто от избытка чувств и живости темперамента. В следующую секунду она взяла Сонькины руки, лежащие на столе, в свои, чуть сжала их и ободряюще улыбнулась, – ничего, я понимаю, Сонечка, тяжело пока, но мне нужно, чтобы ты меня послушала. Я говорю, что есть возможность тебя определить в Свято-Еввинский монастырь. При них приют есть, я уже с настоятельницей пообщалась, они готовы тебя принять. Будешь среди других деток жить, к вере приобщаться, образование получать. Поверь мне, это лучше, чем государственный приют или интернат. А с 15 лет сможешь в послушницы пойти, ну, если захочешь, конечно. Понимаешь?

– Понимаю, – ответила Сонька.

– И?

– Чего? – Софья растерялась.

– Мне нужно твоё согласие.

– Моё? – недоверчиво протянула девочка.

– Ну а чьё же?

– Не знаю… бабы Вали.

Клавдия Степановна грустно улыбнулась и вздохнула:

– Баба Валя, к сожалению, не является твоим законным представителем или опекуном. С момента смерти твоей бабушки, за неимением других родственников, интересы твои представляю я. Но я против твоей воли ничего решать не могу и не хочу. Поэтому ты сейчас подумай хорошенько и скажи мне, согласна ли ты пойти в приют Свято-Еввинского монастыря, к матушке Евникии?

Сонька вдруг очень разволновалась, подскочила с лавки и стала ходить по комнате из угла в угол. Клавдия Степановна молча, с сочувствием наблюдала за девочкой. А Сонька думала: это же настоящее, важное Решение, и ей надо принять его самой, нет рядом ни бабушки, ни учителей. Они и правда с бабулей часто ходили в храм Свято-Еввинского монастыря, и было ей там хоть и скучно, зато уютно и покойно. Сонька любила запах ладана, дрожащий свет свечей, торжественную атмосферу службы, и даже батюшка Тихон, обычно ведущий там службы, казался ей добрым и приятным дядькой. Будет ли в приюте так же? Она не знала. Но она запомнила слова Клавдии Степановны о том, что это лучше, чем в государственном приюте или интернате. А Клавдии Степановне должно быть виднее. Сонька остановилась, повернулась к сотруднице опеки, сжала кулачки и уверенно произнесла:

– Да, согласна.

Монастырь встретил Софию молчаливым величием, и одновременно земной суетой. По подворью деловито сновали послушницы, монастырь деятельно гудел словно пчелиный улей. За воротами её ждала невысокая сухопарая женщина в черном одеянии и апостольнике – келейница матери игуменьи, монахиня Ефросинья.