Она отошла к окну и, не оглядываясь, махнула рукой. Келейница, стоявшая у двери с угодливой полуулыбкой, поспешно схватила Софию за локоть и вывела из кельи.

– Ну что, насмотрелась, наслушалась? – ехидно прошипела она, как только дверь за ними затворилась. – Матушка до-обрая, всех сирот бездомных привечает. – Ефросинья осеклась и быстро огляделась по сторонам. – Ладно. Пойдем, покажу, где спать будешь. И на молитву не опаздывай потом, а то накажут.

Она быстро зашагала по длинной монастырской галерее, увлекая за собой притихшую Софию. Девочка брела, спотыкаясь, и пыталась разобраться в собственных чувствах. Пока что больше всего ей хотелось домой, к бабушке, но она понимала, что это невозможно. В дополнение ко всему она вдруг осознала, что очень хочет в туалет.

– Матушка Ефросинья, а где тут у вас туалет? – робко поинтересовалась она.

– Не суетись, – не оборачиваясь бросила келейница. – Сначала келью твою тебе покажу.

София осторожно вошла внутрь кельи и огляделась. Маленькое окошко под самым потолком, четыре узкие кровати по углам, грубо сколоченные тумбочки, на стене – темный лик Богородицы. Пахло ладаном, старыми книгами и сыростью. Ефросинья, сложив руки на животе, внимательно наблюдала за ней.

– Кроме тебя тут еще живут сестры Марфа и Мария, твоего возраста. Они сейчас на службе, скоро вернутся. Располагайся, покажу тебе умывальню.

Умывальня была общая, в конце коридора, с несколькими туалетными кабинками и душевым отделением. Ефросинья зашла вместе с Софьей и остановилась посреди комнаты. Сонька недоумённо переминалась с ноги на ногу, ожидая, что келейница оставит её в уединении.

– Чего стоишь, делай свои дела, я прослежу, чтоб не баловала тут.

Как можно было баловать в холодном монастырском туалете, Соня не представляла. Что она по мнению Ефросиньи могла тут делать, мылом жонглировать? Софья прыснула, представив себе эту картину.

– Я что-то смешное сказала?! – повысила голос Ефросинья, и Соня торопливо забормотала извинения.

«Сделать свои дела» рядом с келейницей, бдящей за хлипкой перегородкой, у Софьи так и не получилось. Она решила, что сходит ещё раз, как только её оставят в одиночестве. Ефросинья ничего не сказала и отвела её в келью.

– Дождись сестёр, они тебе расскажут распорядок. Да не опаздывай на вечернюю.

Дверь кельи закрылась, по коридору заметался удаляющийся звук шагов kelейницы, и Софья наконец осталась одна. Она осторожно присела на краешек свободной кровати и глубоко порывисто вздохнула. Внезапно ей вспомнилась её комната в бабушкином доме, к горлу подкатил ком, и Сонька затряслась в беззвучных рыданиях.

Марфа и Мария оказались полными противоположностями, хотя и были погодками. Младшая Марфа, Сонькина ровесница – тихая, богобоязненная, всегда с молитвословом, а Мария – живая, непоседливая, в вечных контрах с Ефросиньей и виртуозно и смешно матерящаяся в моменты когда они оставались в келье одни. Марфа при этом истово крестилась и произносила Иисусову молитву, оттого такие разговоры выглядели ещё комичнее. София быстро оттаяла и сблизилась с сёстрами. Мария, успевшая повидать жизнь до монастыря говорила что они как Гарри, Рон и Гермиона, из популярной в миру книжки, которую она обещала как-нибудь достать и подарить Соньке. По вечерам, когда гасили свет, они часто шептались, делясь историями из прошлой жизни. У Марии их было больше всех – она попала в приют позже других, успела пожить в обычном детдоме. Марфа всегда слушала истории с интересом, но потом непременно добавляла что-нибудь душеспасительное из жития святых. А София просто слушала, изредка рассказывая про бабушку.