Люди начали расходиться, но было ясно, что от вида окровавленной спины Ардуина у всех пропало желание веселиться. Лангобарды отвязали своего военачальника и перенесли в палатку. Избиением дело не кончится, это знали все…
Рауль с друзьями хмуро вернулся в отведенную им часть лагеря; даже вино и женщины в тот вечер уже не так привлекали.
Ближе к закату, когда они остались одни, Рауль оперся на жердь, к которой он привязал своего коня, и произнес:
– Сегодняшнее избиение ни в какие ворота не лезет!
– А я говорю, что нам надо было вмешаться, – подключился Танкред.
– Мы подчиняемся Гвемару Салернскому, а не Ардуину, – ответил Рауль.
– Ардуин тоже подчиняется Гвемару. Нас один и тот же хозяин нанимал.
– Вот пусть его хозяин и вернет ему поруганную честь! Ведь Гвемар тоже вроде бы лангобард? – отозвался Жоффруа, согласившись с Раулем.
– Вопрос не в происхождении и не в родстве, а в том, что ни один дворянин, более того, если он из знатной семьи, не заслуживает такого обхождения. Мы что, не вмешались бы, если бы на месте Ардуина был Вильгельм де Готвиль?
– Вильгельм ему зубами сердце вырвал бы! – воскликнул Рауль.
– Но Вильгельм не торопится нарываться на ссору с этим македонцем, с этим проклятым бешеным псом! – послышался голос… но говорившего было не видно.
Трое солдат почтительно склонились, дав понять, что подошел человек важный.
– Вильгельм, мы говорили только потому, что болтовня входит в жалованье, – с некоторой иронией стал оправдываться Танкред, именно он не сомневался, что их контингент вмешался бы.
– Танкред Длинный Волос, как-нибудь при случае расскажете мне, отчего вас так прозвали, – ответил Вильгельм, он же Гильом де Готвиль.
– Длинным Волосом звали моего деда… а я всего лишь унаследовал прозвище.
Вильгельм взглянул на самого рослого воина, и взгляд его сразу же упал на стоявшего рядом Конрада.
– Рауль Железный Кулак, вам делает честь, что вы взяли на себя заботу о мальчике.
– Вильгельм, с моим братом Рабелем меня связывает нечто большее, чем кровные узы.
– Это говорит о том, что за вашим топором кроется доброе сердце…
Он помолчал и продолжил:
– Как бы то ни было, знайте, что я только что был в палатках варяжской гвардии… и наказание Гаральду тоже не понравилось.
– По-моему, оно никому не понравилось. Нельзя так унижать полководца! – отозвался Танкред.
– Я уверен, что будь я на месте Ардуина, вы не стали бы стоять в сторонке и смотреть.
– Так и есть, Вильгельм! – сказал Жоффруа.
– Но это стало бы самоубийством! Ардуин тоже это знал.
– По мнению Ардуина это будет самоубийством, даже если вмешаются завтра… или послезавтра… или через месяц, – согласился кто-то еще, он только что подошел.
А подошел младший брат Гильома Дрого, которого все звали Дро. Он стоял спиной к закатному солнцу, и в полутьме опускающейся ночи его тотчас узнали по нашитому на тунике гербу благородного нормандского семейства из нижнего течения Сены; с ним подошло еще человек пятьдесят, и разговор начал принимать вид надвигающегося мятежа.
– Ну да, ардуиновы контаратои не годятся даже поля удобрять, когда сдохнут, – ответил Гильом.
– Но так и знай, Гвемар смотреть не станет, когда новость дойдет до него в Салерно. Я уверен, что решение, которое он примет по поводу Ардуина, будет в силе и для нас. И тогда Маниак будет иметь дело не только с контаратоями Ардуина да с горсткой его верных людей, а подключится весь нормандский контингент… и один Бог знает, насколько мы страшны! – объяснил Дрого.
– А варяжская гвардия? Личная охрана императора Михаила на чью сторону встанет? – спросил Жоффруа.
– Гаральд Гардрад со своими людьми ненамного от нас отличается, они по тем же соображениям воевать пошли. Это я говорю не только потому, что мы из одних краев родом, из северных земель, говорю потому, что я слышал их разговоры. Бог меня накажет, если я ошибаюсь! Если Гаральд увидит, что ему недоплачивают, Маниаку придется иметь дело и с ними тоже, – ответил Гильом.