– Какой из них ты хотел бы знать? – спросила она меня.

– А на каком языке шел у нас разговор за столом? – поинтересовался я.

– На языке идей и вещей, – ответила мне Клич на кушитском языке.

Выбор был сделан, и мы больше не возвращались к этому вопросу.

Как и говорил Калам, на пристани нас ожидало парусное судно “Саха”, готовое к отплытию. С замирающим сердцем я поднялся на палубу и ходил по нему от носа до кормы, разбираясь в конструкции, знакомой мне по старым гравюрам и музейным моделям, которые я любил в далеком детстве.

Это был классический пакетбот, трехмачтовое пассажирское судно, водоизмещением в 300 тонн, какие ходили по морям в 17-18-ом веках. Однако парус на нем был больших размеров, чем обычная бизань. Передний шкатор триселя крепился к сегарсам, одетым на грот-мачту, по которой они двигались вверх и вниз, а задние фордуны были поставлены на тали. Я боюсь, что читающий эти строки не все в них сумеет понять, если, конечно, в юности он не увлекался парусными судами, как увлекался ими я. Однако могу его заверить, что это было отличное судно и вовсе не старое, способное прослужить еще не один десяток лет!

Пока я любовался кораблем, Калам успел проводить Клич в ее каюту и послать одного из матросов за ее вещами. Его чемоданы были привезены на судно заранее. Кроме того, он переговорил со своими старыми знакомыми капитаном Фладдом и старшим офицером Туэлем. От них он пришел на мостик, где я стоял, радуясь легкой качке и попутному ветру, и осматривая Хальскую бухту в подзорную трубу. От свежего воздуха у меня захватило дух, я дышал и не мог надышаться!

Калам сообщил мне, что на судне тридцать матросов и столько же пассажиров, что дует попутный юго-восточный Эвр и что капитан Фладд приглашает нас вечером на ужин в свою каюту. Через два часа мы спокойно вышли из бухты Халя. Я стоял на носу корабля, наполненный халем, так же как наш парус был наполнен Эвром, а корабль нес нас навстречу непредсказуемому.

Капитан Фладд и старший офицер Туэль, с которыми мы ужинали в капитанской каюте в наш первый вечер, – ужин, кстати, был изысканный и прекрасно сервированный – оказались на редкость веселыми и остроумными людьми, знающими великое множество морских историй. Одну красивую историю, рассказанную Туэлем во время ужина, мне удалось позже записать, конечно, не без помощи Клич, моей спутницы и помощницы во всех моих делах. Вот эта история:

Однажды, когда мы шли из Тахарата в Кудрат на пакетботе «Надежда» и находились на траверзе мыса Гаттерас, с юго-запада на нас налетел шторм.

На судне было двадцать пять пассажиров и среди них художник по имени Мэт, ехавший с сестрой. Мэт вез с собой тяжелый плоский ящик в человеческий рост, с трудом втиснутый двумя сильными матросами в дверь его каюты. Художник не распространялся насчет содержимого ящика, и, разумеется, никто его об этом не спрашивал.

Шторм между тем приближался. В известной мере мы были готовы к этому шторму, так как погода уже некоторое время угрожающе портилась. Люки нашего пакетбота были задраены, багаж и все предметы внизу и на палубе надежно закреплены. По мере того как ветер крепчал, мы убирали паруса, и корабль несли теперь только контрбизань и фор-марсель.

Мы шли таким образом день и ночь – наш пакетбот во многих отношениях показал себя отличным мореходом, и мы совсем не набрали воды в трюм. Однако на исходе ночи ветер стал ураганным, наша контрбизань была разорвана в клочья, мы потеряли ход, и на нас обрушилось подряд несколько гигантских валов. Они увлекли за собой в море трех матросов, камбуз и почти весь левый фальшборт. Не успели мы придти в себя, как лопнул фор-марсель, но мы поставили штормовые паруса, и в течение нескольких часов наше судно продолжало благополучно продвигаться вперед.