Мы сидели вчетвером за овальным столиком и оживленно разговаривали. Разговор шел на древне-ассирийском, староанглийском и одном из местных языков, которого я не понимал. Елуан и Калам переводили мне то, что говорила Клич, и объясняли ей то, что говорил я. Разговор был сбивчивым и шумным. Лидировал Калам, рассказывая подробности предстоящего путешествия поочередно на местном и староанглийском языках. Елуан и Клич пристрастно расспрашивали его о деталях маршрута и планах путешествия. Я старался понять всех троих и запомнить слова, которые произносила Клич, вслушивался в местную речь и нащупывал ее внутренний строй и звуковой рисунок. Клич повторяла для меня сочетания слов, которые привлекали мое внимание, а я, в свою очередь, пытался их произносить так, как это делала она. К концу обеда я уже знал два десятка новых слов и выражений. Кроме того, для меня начал вырисовываться общий ритмический рисунок местного языка.

Также я кое-что узнал о предстоящем путешествии. Нам предстояло посетить три острова архипелага Макам, называвшиеся Тахарат, Кудрат и Курбат, что означало «очищение», «состояние силы» и «сад близости к Богу». На пристани нас ожидало парусное судно «Саха», или «Великодушие», готовое к отплытию. Предполагалось, что путь к первому острову будет долгим, но никто не мог точно сказать, как долог и труден он может быть. О дальнейшем Калам отказывался говорить на том основании, что сначала нужно достичь острова Тахарат и сделать на нем намеченную работу, и только после этого определится дальнейшее.

На всех языках, звучавших за обедом, включая язык аборигенов, которым я изо всех сил пытался активно овладеть, хоть и в ограниченных пределах, я задавал моим собеседникам один простой вопрос, на который не мог получить ответа. Я спрашивал, сколько времени может занять первый этап морского путешествия, то есть путь между Халем и Тахаратом. Слово «время», очевидно, отсутствовало в языке моих новых друзей. Я припомнил то, что на вчерашнем свидании сказал мне Третий: «Здесь нет времени, потому что все длится, но ничего не повторяется. Чистую длительность невозможно измерить. Радуйся!» Эти слова все еще казались мне неубедительными. Как это нет повторения, рассуждал я, ведь за днем наступает ночь, а за зимой – лето! Клич попыталась меня переубедить. Она говорила мне глазами и словами: «Каждая ночь это другая ночь, каждое лето это другое лето. Каждый миг несет с собой нечто неповторимое, новое состояние, новый ветер».

Под конец я начал ее понимать: времени, то есть повторения того же самого порядка событий не существует. Время это абстракция, огрубляющая и обедняющая нашу жизнь, попытка измерить неизмеримое.

Увлекшись рассказом о сероглазой девушке и о застольной беседе, я забыл упомянуть душистые синие цветы необычной формы, которых было много на столах. Клич сказала мне, что по-кушитски они называются «куль», потому что несут с собой «халь». За обедом мы ели спаржу и артишоки, которые я никогда не пробовал раньше, а только читал о них в книжках – в Дуракине они не росли, и туда их не привозили. Во всяком случае – не привозили для меня.

То, что я узнал, когда наш обед закончился и мы вышли из ресторана, решающим образом определило мою судьбу: Калам сообщил нам, что он предложил Клич принять участие в нашей экспедиции, и она приняла его предложение. Нужно ли говорить, как я был рад этой новости.

Сердечно распрощавшись с Елуаном, мы – Калам, Клич и я, – направились в хальский порт.

– Кушитский язык – это язык идей и вещей, а прото-иранский – это язык ветра, – сказала мне Клич в ответ на мой вопрос о местных языках.