Закончив свою речь и бесстрастно откланявшись, притворно улыбающиеся слуги достопочтенного главы неспешно удалились, а Го Бохай остался стоять в дверях, бледный и похолодевший. Пойти на прием теперь значило восстать против воли владыки. Он ведь не ослышался, ему и в самом деле только что запретили появляться на ужине в честь возвращения его ученика? Невероятно! Наставник в изнеможении опустился на первую попавшуюся скамейку у подоконника и взглянул на свои почти призрачные в вечернем полумраке руки. Он не знал, как быть. Справится ли У Чан без него?

Наследник тем временем уже несколько раз посылал к наставнику, желая осведомиться о его здоровье, но слуги возвращались ни с чем, ведь тот спал. Помня о своем обещании, У Чан решил больше не настаивать. Он явился на пиршество за секунду до появления гостей и едва успел осмотреться до прихода отца. Приемный зал, постепенно наполнявшийся нескончаемыми толпами гостей, необыкновенным образом преобразился. И дело было не в убранстве. Маленькие столики с сиденьями-подушками заменили, теперь на их месте стояли стулья с высокими спинками из дерева нанму. Колонны, удерживающие крышу, как и стены, выкрасили в желтый и красный, и гладкая поверхность благодаря освещению напоминала переливающуюся золотом яшму.

Отодвинув стул, У Чан взглянул на блестящий каменный пол, его взор устремился к центру, где сегодня вечером после прогулки по саду должны восседать глава со своей госпожой. По-видимому, теперь главенствующий господин Севера будет размещаться не вровень с пришедшими к нему – ведь места достопочтенных супругов возвышались аж на три ступени. Это напомнило У Чану об аудиенции на Юго-Западе Поднебесной: тогда глава Ба принял девятку избранных за общим столом словно кровных родственников – со всеми почестями и добрыми словами. Они все вместе ели, пили, размышляли и обсуждали наступающее будущее.

Пока приглашенные чиновники, советники и приближенные генералы за разговорами продвигались вглубь, к столам по левую и правую стороны зала, У Чан разглядывал поданные кушанья. Головы красной улитки в чесночном соусе с имбирем и перцем[4]; пельмешки в форме полумесяца с сочной начинкой из мяса и разнообразных овощей; утка с золотистой, подобно карамели, корочкой; наваристый суп из нежной баранины[5]. Все было щедро приправлено. У Чан окинул взглядом лишь часть стола, и в его голове пронеслась мысль: «Всем этим можно прокормить целый город, а выпивкой вусмерть напоить армию».

Заполненный до отказа зал утонул в шуме, гости наперебой обсуждали личные дела, и им, казалось, не было никакого дела до хмурого сребровласого юноши, затравленно оглядывающегося по сторонам. Но стоило статной фигуре его отца показаться в дверях, и все как по щелчку замолчали. В помещении стало ярче – пламя свечей вытянулось, когда окружение вдруг замерло. Серьезный и сдержанный, владыка молча в полной тишине прошел к своему столу и только здесь позволил себе улыбнуться одним уголком губ:

– Простите, дорогие гости, неотложные дела.

В следующее мгновение У Чана едва не унесло потоком лестных слов, обращенных к владыке:

– Достопочтенный глава уважил нас своим появлением! За срочные дела не извиняются, это мы наверняка пришли раньше положенного.

– Мы безгранично благодарны вам за приглашение. Позвольте поздравить вас: такой сын, как у главы, – дар. Клану У благоволят Небеса!

– Слышал, глава благополучно разобрался с чиновниками, которые надумали нагреться за счет налогов горожан, – позвольте и с этим поздравить!

– Да не просто разобраться, а… – Мужчина прервался на полуслове, когда в приемный зал вошел еще один не менее важный человек. – Госпожа! Ваше появление радует глаз народа – вы прекрасны, как ясная луна средь распустившейся весенней ночи!