Я вспоминаю так более подробно те пять лет с весны 1929 года по весну 1934 года, потому что все обстоятельства складывались так, что надежд на дальнейшую учёбу у меня становилось всё меньше и меньше. И как же я был рад, когда отец, устроившись работать на пригородное хозяйство, сказал мне: «Ну, сын, теперь и ты можешь учиться в железнодорожной школе-семилетке. Теперь и мы стали железнодорожниками».
Отец наш Семён Трофимович всячески поощрял нас, детей своих, учиться грамоте. Потомственный деревенский мужик-хлебороб, он приобщился к грамоте с детства, закончив церковно-приходскую школу в родном селе на древней Черниговщине. Солдат русской армии, георгиевский кавалер в Первую мировую войну, будучи грамотнее многих своих сослуживцев, он очень хорошо понял лозунги большевиков: «Долой войну!», «Мир хижинам, война – дворцам!», «Земля – крестьянам!», «Фабрики – рабочим!», и оказался в той солдатской массе, которая после октябрьского переворота, воткнув штыки в землю, устремилась из окопов в родные селения помогать большевикам устанавливать новую власть.
Но события той огненной революционной поры и особенно немецкая оккупация Украины, Белоруссии и других областей, в том числе и родного села Смяльч в 1918 году, привели отца сначала в партизанские отряды, а затем и в Щорсовскую дивизию, боровшуюся с немецкими оккупантами, а позднее и с белополяками, также посягавшими на земли Украины. Те же бурные события привели его в Первую конную армию Будённого, когда она, громя войска пана Пилсудского, рвалась на запад с боевым кличем «Даёшь Варшаву!» И вернулся он к родному очагу после разгрома «чёрного барона Врангеля в Крыму».
В кровавой кутерьме империалистической13 войны, в вихрях революции и огне войны Гражданской, понял он, как нужно людям образование. Особенно ясно он это увидел в Гражданскую войну, когда ротами, эскадронами и даже полками командовали люди с такой, как у него, грамотой.
В Первой конармии он не до конца находился в боевых порядках. Как грамотный по тем временам боец, он был прикомандирован к штабу одной из воинских частей и, оказавшись в окружении по-настоящему грамотных штабных командиров, постарался научиться и перенять от них всё, что могло пополнить его знания и повысить грамотность.
Помню его чёткий красивый почерк, выработанный на штабной работе, бережное, аккуратное обращение с любыми бумагами, что говорило о штабной культуре, к которой он был приучен, и его огромное уважение к печатному слову. Он любил книги, любил читать, если была у него минута свободного времени. Для деревенского мужика по тем временам обладал немалыми знаниями. По любому непонятному вопросу шли к нему сельчане за разъяснениями, а если кому-то было нужно написать в волость или уездному начальству «прошение» (заявлений тогда не знали) или другую какую бумагу, и даже письма далёко живущим родственникам, то другой дороги, кроме как к нему, у соседей и знакомых сельчан не было.
С самого раннего детства, как я себя помню, дома у нас были в почёте книги. Отец не упускал случая, если можно было где-то взять книжку и принести её домой. Он брал их и в избе-читальне, которая была открыта в бывшем поповском доме. Старшему моему брату Ивану, ходившему тогда в школу, охотно давали книги учителя. Книги тогда были редкостью, и дома у нас все были рады, когда появлялась новая книга. Помню, как долгими зимними вечерами собирались к нам в избу соседские мужики и наши с братом друзья-сверстники, ещё не умевшие читать, и начиналось у нас громкое чтение заинтересовавшей всех книги. Читали мы с братом по переменке, а отец разъяснял всё, что было непонятно. А самое интересное было, когда начинались оживлённые обсуждения прочитанного. Всё, что узнавали слушатели из книги, воспринималось ими как истинное происшествие. Разгорались горячие споры, словно они сами были участниками описываемых событий, или происходили эти события у них на глазах, и самым авторитетным в этих обсуждениях было мнение нашего отца. Потом говорили о том, что есть и ещё интересные книги, о которых кто-то от кого-то слышал, почти всегда вспоминали мужики о том, что в имении пана Михаевского