Мужчина подошел к ним, дотронулся до плеча женщины, потрепал по щеке ребёнка и сказал ему:

– Сынок, посиди пока вон там, мне нужно поговорить с твоей мамой.

Мальчик почувствовал неприязнь к этому дядьке, от которого несло перегаром, луком и пахучим бараньим сыром.

– Нет, – ответил он, и исподлобья глянул на мужчину. Тот с уважением посмотрел на малыша:

– Защитник, молодец. Вырастет настоящим мужчиной!

– Иди, сядь, – мать указала сыну на лавочку. Малыш слегка помялся, опустил голову и отошёл от взрослых. Он присел на лавочку под апельсиновым деревом и стал наблюдать, что будет дальше.

Мужчина что-то говорил, и чем дольше длился разговор, тем больше выражение его лица становилось грустным и виноватым. Он развёл руками, кивнул в сторону мальчика и опустил руку во внутренний карман тёмно-рыжего, засаленного пиджака, когда-то явно знавшего лучшие времена. Мужчина достал оттуда два конверта и передал женщине.

Заиграла гитара. Малыш как завороженный начал вслушиваться в эти волшебные, наполненные серебристым, мягким звоном звуки. Он подскочил, встал ногами на лавку и начал искать взглядом, откуда идут эти волшебные звуки. Прямо на каменном тротуаре, под фонарём сидела девушка с огрубевшими загорелыми руками. Она была одета в простую, серую, льняную рубашку и выцветшие голубые джинсы – одежда, больше подходящая для работы, чем для пения. В руках она держала старую, потрёпанную гитару красного цвета, перебирала струны и пела. Её голос, немного хриплый от волнения или, может быть, от пыли, не был ни сильным, ни красивым в классическом понимании. Но в нём была какая-то невероятная красота. Старинная греческая песня, простая, но проникновенная, рассказывала о моряке, ушедшем в плавание, и о ждущей его любимой. Мелодия, древняя, как сама Эллада, пропитана тоской и надеждой, передавалась через хрипловатый, но оттого ещё более завораживающий голос.

Мальчик не понимал смысла слов песни, но чувствовал её, чувствовал тоску и надежду, с еле уловимым запахом апельсинового дерева.

Он представил, как выходит на большом корабле в огромное синее море, а с берега ему машут дедушка, бабуля и Афина, соседская девочка, с которой он дружил, хотя она была старше на два года и уже ходила в школу.

Малыш всё ещё не мог поверить, что его любимого дедушки уже нет. Что днём дедушку, который лежал в чёрной деревянной коробке, опустили в глубокую яму и засыпали землёй.

Закрыв глаза, он снова услышал звон цепей чадящей тошнотворным дымом штуковины, которой размахивал бородатый, старый священник и что-то заунывно пел при этом. Вспомнился остекленевший взгляд бабушки, которая смотрит, как закапывают могилу и судорожно перебирает обеими руками бело-голубой носовой платок.

Вспомнил, как к нему подошла тётушка Электра Леккос, младшая сестра бабушки, поцеловала и сказала:

– Ну что, Деми-пули* , теперь ты в доме мужчина. Расти и будь сильным, мой родной.

Поминали деда в портовой таверне, в которую он часто приводил внука поесть. Мальчик слушал, как красиво и цветисто, как это принято у греков, рассказывают о его дедушке, о его заслугах и доброте, о его порядочности. Как звякают рюмки. Взрослые выпивают и закусывают.

Мальчик помнил, как дедушка рассказывал ему истории о своём детстве, о том, как он ловил рыбу на причале и катался на велосипеде по улицам старых Афин. Эти воспоминания были полны света и тепла. Он вспомнил, как дедушка смеялся, когда внук пытался повторить его шутки. Как он обнимал его крепко, когда внук забирался к нему на колени. Мальчику стало грустно, что теперь он не сможет больше услышать его голос и увидеть его улыбку.