– Деда почти не помню. Помню вечно пьяную бабушку. Скандалы из-за этого и как плакал от страха, что мать и дед сейчас прибьют пьяненькую бабулю. Она умудрялась пропивать последние деньги, и мы вынуждены были по нескольку дней не есть ничего, кроме хлеба или дрянных макарон. Дед сильно болел, у него часто распухали ноги. Как-то он поехал по своим пенсионным делам и на лестницах здания ему стало плохо. Дед упал и больше не встал. Тело увезли в морг, а санитары не выдавали его без взятки или пошлины, уже не помню. А был у нас, значит, ушлый сосед, вечный сиделец и хулиган, Яннис Казандзакис. Его тогда как раз выпустили из кутузки. Он собрал местных маргиналов со всей Омонии, и пошли они тело деда освобождать. И освободили! Труп украли. Привезли домой, и я до утра тогда просидел, глядя на дедушку. Ни слезинки не проронил. Сидел рядом и разговаривал с ним.

– Вуй Аллах. И что, менты не приехали? Это криминал, – глаза Вугара округлились.

– Нет. В Омонию они не совались. Там за своих могли порвать кого угодно. Район и тогда-то был не из лучших, но не настолько, как сейчас. До прихода европейских ценностей Греция жила хоть и не богато, но такого дерьма тут не было. Ты знаешь, если в одной семье варили факес, густой греческий суп с чечевицей, кастрюлю с этим божественным блюдом потом выносили во двор, накрывали стол, и все желающие могли прийдти и поесть. Я так и питался. После смерти деда с деньгами стало совсем худо. Жили на его пособие, которое, естественно, в связи с кончиной отменили.

– А мама твоя не работала? – спросил Вугар.

– Нянечкой в детском саду. Парадокс. – Демьян стиснул зубы так, что скулы задергались, словно он пытался подавить в себе нахлынувшие эмоции. Гнев и раздражение начали переполнять его, и каждая мышца лица напоминала о том, как трудно порой сдерживаться…

Молодая женщина шла по пустынной афинской улице, освещенной оранжевым электрическим светом. Ночь окутала летний город, стояла удушливая жара. Женщина старалась не обращать внимания на усталость, которая накапливалась в ее ногах. Всё, чего ей хотелось,– как можно быстрее добраться до дома.

Рядом с ней, цепляясь за её сумочку, шёл шестилетний худенький мальчик. Его маленькие ножки уже не слушались, он хныкал, время от времени останавливаясь, чтобы вытереть пот со лба.

– Мама, я не могу больше! – произнес он жалобно.

– Деми, идём, уже немного осталось, – попыталась она ободрить сынишку, хотя сама знала, что идти им ещё долго.

Мама видела, что ему тяжело, но у неё не было денег на автобус.

Мальчик заплакал, и её сердце сжалось от жалости, нарастающего гнева и собственной беспомощности. Она наклонилась к нему, коснулась ладонью его щеки и…

Резкий удар повалил малыша на пыльный тротуар. Он не понимал, за что мама его ударила. Щека начала гореть, и пульсирующая боль поползла вверх к глазам, лбу и вискам. В ушах зазвенело.

– Быстро вставай и иди, чтобы я звука от тебя не слышала. – Женщина быстро застучала тонкими каблуками босоножек по тротуару, и мальчик, вскочив, побежал за ней, стараясь не хлюпать носом и не хныкать.

Через некоторое время показался знакомый силуэт церкви Агиос Константинос. Они свернули в полумрак прилегающей к площади улицы и начали подниматься вверх, всё ближе и ближе к дому.

Проходя мимо маленького парка, они увидели, как мужчина, сидевший на лавочке, резко встал и негромко крикнул:

– Диметра? Тула?

Мама мальчика остановилась, недоверчиво посмотрела на мужчину, сильнее прижала к себе висящую на плече сумочку и ответила:

– Что нужно? Кто ты?

– Не бойся, не бойся. Я Александрос, брат Диониса.