– Кейтлин? – снова произносит она, делая шаг навстречу.

Я смотрю в ее голубые глаза. Те самые, которые всегда наводили мысли о ледниковых озерах и летнем небе, незабудках и лепестках колокольчиков. Я вижу в них что-то знакомое, сестринское, и меня охватывает спокойствие. Как бальзам на ожог.

Я киваю.

Женщина пересекает комнату, обнимает меня длинными тонкими руками. От нее пахнет мужским одеколоном.

– Я скучала по тебе, Кейтлин, – шепчет она, уткнувшись мне в волосы, и меня пронзает рикошетом неясное предчувствие. Но я не успеваю ничего понять, а женщина произносит:

– Я так сильно по тебе скучала.

Я обнимаю ее:

– Я тоже.

Брат – та ось, вокруг которого вращается жизнь Элинор. Центр ее вселенной. А может, и вся вселенная. Девушка мало знает о мире за пределами Ледбери-холла. Это ее дом, сколько она себя помнит, и она редко покидает просторные угодья. Когда на улице дождь или слишком холодно, Элинор прячется в библиотеке. Там пахнет крепким кофе, кожаными переплетами и мудростью. После спальни брата это ее любимая комната. Красота здесь повсюду: в панелях из красного дерева и огромных арочных окнах; в каменном камине и уставленных книгами полках от пола до потолка со скрипучей вращающейся лестницей. Книги повсюду. Новинки в мягких обложках с хрустящими страницами, слипающимися от статического электричества. Старые пожелтевшие тома, пахнущие сыростью и пылью. Элинор уделяет особое внимание любовным романам, принадлежавшим матери. Она перечитала их все по несколько раз, страницы загнуты, корешки помяты. Они названы именами персонажей. Хит считает, что такие книжонки годятся только для растопки, но Элинор находит утешение в простоте отношений между выдуманными любовниками. Потому что, даже когда они усложняются, потом всё становится как раньше. Любовники сверкают и кружатся в огромном мире и ни от кого не прячутся.

…Сейчас Хит лежит в постели рядом с ней, одетый только в трусы-боксеры, одной рукой обнимая Элинор за талию. Середина дня. В комнате холодно даже при наглухо закрытых окнах, но там, где их кожа соприкасается, тепло. И хотя Элинор наслаждается уютом этих зимних дней, читая у открытого камина, или прижимаясь к Хиту под толстым ворсистым одеялом, или прогуливаясь с братом по обледенелой земле, она устала от белого, как облака, неба и темных ночей. Она скучает по лету, по бескрайней синеве над головой и сочной зелени под ногами. По теплым ленивым утрам, проведенным в огромной кровати брата, по свету, льющемуся в большие окна. По пикникам на лужайке. По дням, когда брат плавает в пруду, а она смотрит на него и никак не наберется храбрости присоединиться. По вечерам, проведенным за бутылкой шампанского, слушанием пластинок и за танцами босиком в столовой перед сном.

Хит притягивает ее ближе к себе. Элинор улыбается, чувствуя себя желанной. Ей есть к кому прильнуть, даже если в это время он блуждает в своих снах. Стараясь не разбудить брата, она переворачивается на другой бок, чтобы посмотреть в красивое спящее лицо, и чувствует прилив любви к нему. В конце концов он начинает ворочаться. Глубокое ровное дыхание становится поверхностным, когда он выныривает из глубин беспамятства.

– Сколько времени? – бормочет Хит, уткнувшись ей в плечо.

Элинор смотрит на часы у кровати:

– Полдень.

Он стонет.

Дядя Роберт вернется завтра, с булавкой наготове, чтобы проткнуть пузырь их счастья, надутый с понедельника по пятницу.

– Остался только один день свободы, – говорит Хит.

В основном они живут в Ледбери-холл одни. Дядя Роберт работает в Лондоне, а это слишком далеко, чтобы ездить оттуда ежедневно. Поместье не принадлежит ему, так что дядя не может его продать. К тому же он никогда не откажется от фармацевтической компании, на создание которой потратил годы. Так что всю неделю он живет в городской квартире, возвращаясь сюда только на выходные.