– А что за труп? – поинтересовалась Анна. – У твоего забора?

– У нашего, – ответил лесник.

– Ну, хорошо, хорошо. А как он выглядел?

– Раз он труп, – сказал лесник, – я думаю, он выглядел неважно. Или вконец погано – смотря, сколько он там пролежал.

– А кепка на нем была? – обеспокоенно спросила Анна.

– Ты меня, знаешь, не расстраивай, – пробормотал лесник. – Если это юмор, я восхититься им не могу, поскольку ты мне не безразлична. Я озабочен твоим поведением: желание шутить за тобой не замечено, а теперь вот прорезалось, и именно над трупом… тебя смешит смерть? Тебе у меня настолько плохо?

– Так себе, – пожала плечами Анна. – Но над смертью я не смеюсь, мне, напротив, невесело. Не я же умерла.

– Прекрасно, – промолвил лесник. – Ты поразила меня еще больше.

– Ты и мой муж фермер для меня равны. Он заставляет меня работать, ты нет, но в прежнем доме со мной был сын, а здесь взамен него твоя милейшая тетя. Что видно, Изольда Матвеевна? Облака?

– Визитер, – ответила смотрящая в окно Изольда Матвеевна. – Из твоего дома.

– Борис? – спросила Анна.

– Ты мечтаешь увидить сына, – сказала Изольда Матвеевна, – но он к тебе не приходит. Это не он.

– Неужто фермер? – спросил лесник.

– Его рабочий. Трудолюбивой национальности.

ПОДЧИНЯЯСЬ объединившимся в нем скромности и боязни, мнущийся на участке Рашид на дом не глядит. Смущенный взгляд посылается в сторону и опускается Рашидом себе под ноги; при проходе краем глаза по дому Рашид обнаруживает за оконным стеклом Изольду Матвеевну.

Еще сильнее потупившийся Рашид ей кивает. Она разворачивает веером колоду, будто бы предлагая Рашиду подойти и выбрать – чтобы разобраться, что же ему демонстрируют, он подбирается ближе.

На крыльце появляется лесник Филипп.

– Ну и с какого ты сюда приперся? – осведомился лесник. – Я с вашими уже разговаривал и, кажется, все сказал! Чего вы повадились ко мне заявляться?

– Калитка был открыт, – промямлил Рашид.

– Это, по-твоему, основание? Следующим-то кто явится? Опять не он, не фермер? Ты скажи ему, что хватит посредников – если у него ко мне разговор, пусть соберется с силами и объявится у меня сам. В любое время дня и ночи.

– И что ты с ним сделать? – спросил Рашид. – По комнатам его провести?

– Замерзать я его не оставлю, – усмехнулся лесник. – У меня его ждет горячий прием.

– Мне такого не ждать? Ты говорить в другой смысл, и тепло у тебя в некрасивый значений, но если я к тебе войти и поглядеть не скрывать ли ты жена, ужасный встреча между вами не состояться, и фермер меня на нее с собой не брать. Ты не возразишь, чтобы я заходить?

– Коряво ты говоришь, – промолвил фермер. – Да и мыслишь похоже. Дурень ты темный! Перед тем, как я тебя вышибу, о чем поведаешь?

– О разборке, – процедил Рашид. – Мы тебя на нее требуем – вызываем тебя с твой тетка потолковать с нами, которых будет сразу четверо, и все мужчины, и все приготовимся, до крови мы доведем! Грозный болтовня не насытимся!

БОЛЬ, ужас, гибель. Крупная картина, завершаемая наносящим длинные мазки художником-композитором Юповым, абстрактна и апокалиптична.

Преобладает темно-красный цвет, в многоплановых нагромождениях угадываются корчи растерзанных существ, пропорции и перспектива не соблюдается, голубая полоса, изображающая небо, помещена внизу.

Взглянувшая на полотно Виктория напоказ отклячила челюсть.

– Ты, смотрю, в ударе, – сказала Виктория. – Здорово у тебя выходит, не как попало… для меня такое облегчение, что ты не в творческом кризисе. На продажу?

– Вероятно, для себя, – ответил Юпов.

– И пускай. Где шестьдесят восемь, там и шестьдесят девятая чужой не будет.