– И в чем оно заключается?

– Лишь в том, что он столкнет тебя вниз, – пояснила Волченкова.

– А-ааа, – протянул Дрынов.

– Прочее зависит от того, как ты будешь лежать, – сказала Волченкова. – Если лицом вверх, к небесам, он поздравит тебя криком отсюда, а если вверх спиной, ему придется спуститься и сломать тебе шею. Сам-то ты ее не сломаешь – тут низко. Тебе ясно? Мне наш духовный воспитатель говорил так, и я поняла, что он хочет проверить, насколько я ему предана, готова ли я полностью покориться его воле… столкнуть, он, конечно, не столкнул.

– Нет? – воодушевился Дрынов.

– Ой, я проговорилась… напортила я, ох… подвела вас своей болтливостью. Вы на меня не гневаетесь?

– Гневается Бог, – сказал Доминин. – Гневаются недоразвитые люди. Все о'кэй.

АЛЕКСАНДР Евтеев проявляет упорство, Марина Саюшкина выказывает неуверенность, Рашид по-восточному невозмутим: все они в вездеходе, проламывающемся сквозь лес, застревая в снегу, выбираясь и на короткое время набирая приличный ход, полновесно сотрясаясь и шокируя своим видом и хрипом глядящую на него молодую косулю.

Замеревшая чуть сбоку от направления его движения, убежать она не в силах.

– К леснику ехать мне не хотеть, – промолвил Рашид. – Ты меня отвезти и ты с ним говорить. Коли он тебя не впускать, с ним говорить я – твердо, сильно, насчет жена… осмотреть весь дом он тебе не позволить. И я называть ему время разборка.

– Наметили его порешить? – осведомился Евтеев.

– Такой мысль есть. Фермер с сыном еще бы не спешить и откладывать, но ты сказать, что мучить себя нехорошо. Я, сказал ты, проехаться и поглядеть, там ли жена и мать, у лесника-ка ли она скучать, с лесник Филипп ты давай с культурой! Не грубо! Он редко мимо стрелять.

– А его сумасшедшая тетка? – усмехнулся Евтеев.

– О ней никто со смехом не говорить, – осуждающе пробормотал Рашид. – У нас толковать, что зверь она щадить, а человек убивать, как орехи глотать. Грызть из-за годов, из-за зубов не может, но глотать она очень просто.

– Орех заглотнешь не всякий, – сказала Марина. – Грецкий бы не пролез. И при этом бы не застрял – он грозен не для меня, а для того, в кого я его выплюну. Промеж глаз. Если орех у меня будет.

– Да орехи-то полно! – воскликнул Рашид. – Ты к нам приезжай и всем угощайся! Деревья с грецкий орех, пожалуйста, тряси, ко мне в дом заходи, на лучший место садись, огромный радость мне доставляй…

ВЫШЕДШИЙ из дома в одной рубашке лесник Филипп угрюмо взирает на зашедших на его участок Евтеева и Саюшкину.

Леснику холодно, и он, удерживая на физиономии твердость, тщится это не показать. Тянущиеся растереть замерзающее тело руки им амплитудно отбрасываются, но создаваемый лесником образ настоящего мужчины, подобной, гнетущей Марину Саюшкину разболтанностью, разрушается безвозвратно.

– В дом я вас не пущу, – сказал лесник. – Смолчи вы, зачем приехали, я бы еще посмотрел, но с приятелями фермера разговор у меня короткий. Выметайтесь с моего участка.

– Это мы в элементе, – промолвил Евтеев. – Жена фермера, получается, у вас?

– Она там, где быть ей угодно, – сказал лесник. – Я ее не похищал – она, если ко мне и пришла, то не под дулом.

– Пистолета? – уточнил Евтеев.

– Пистолетов не держим, – усмехнулся лесник. – У нас здесь принято пользоваться игрушками с калибрами помощнее. Крутыми такими ружьями. Когда из него пальнешь, мне и самому из-за отдачи больно, а что говорить о том, в кого я попадаю – наверное, нестерпимо… пока не помрет. Что происходит почти тут же.

– Уводите вы меня весьма искусно, – сказал Евтеев.

– От чего? – спросил лесник.

– От убитого из пистолета. Не вами? Наркодилера не вы пристрелили?