– Покажи, на что ты способна!
Ей знаком этот голос, но сейчас он звучит для неё как чужой. Из-за паралича она не может повернуть голову и увидеть того, кто говорит. Её взгляд прикован лишь к высокому потолку с фресками.
Внезапно в шею, почти не вызывая боли, входит тонкая игла. Кровообращение восстанавливается, и к ней возвращаются силы, позволяя снова легко поворачивать голову.
– Вставай, – это говорит отец.
Анастасия, опираясь ладошками о мраморные плиты пола, поднимается на свои ещё ватные ноги.
Отец небрежно оглядывает её и повторяет, на этот раз громче и твёрже:
– Покажи, на что способна! – С этими словами его скучающий взгляд начинает блуждать по залу, будто в поисках чего-то. – Ну, подними, например… вон ту вазу из ясписа, – и он указывает на изваяние красного цвета, стоящую между колоннами на пьедестале.
Анастасия внимательно разглядывает вазу, стараясь запомнить каждую её черту – форму, рельеф, вес. Она склоняет голову и пытается сдвинуть изваяние с места, но усилия оказываются тщетными. Только пальцы начинают дрожать.
Отец недоволен:
– Всё с тобой ясно, – и жестом подзывает командира солдат. Наклонившись, он что-то шепчет ему на ухо, и тот громко отдаёт приказ:
– Привести остальных!
Из-за колонн появляются наставники маленькой Анастасии. Их руки скованы наручниками. За ними солдаты несут её друзей. Как и она сама недавно, они обездвижены, парализованы волной инфраствола. Дети могут лишь моргать. В их взглядах читается страх.
Она ощущает, как её охватывает всё более сильная дрожь. Отец теперь говорит медленно и спокойно, выделяя каждое ужасное слово:
– Если ты не сдвинешь эту треклятую вазу, все лишатся жизни прямо здесь и сейчас.
Зенон вглядывается в её глаза. Теперь она не может называть его отцом.
По её щекам катятся слёзы. Анастасия снова поднимает дрожащие руки, но снова всё безуспешно.
А Зенон, крепко вцепившись в каменные подлокотники трона, гневно сопит и играет желваками. Время неумолимо бежит вперёд. Пальцы слабеют. Больше нет сил продолжать попытки.
– Хватит. Убить их!
– Нет! Не надо… – тихо лепечет она, не в силах сдержать рвущиеся наружу рыдания, мешающие говорить. Слёзы уже полностью застилают глаза.
– Приготовиться! – раскатисто звучит в зале голос командира.
Крепко сжав губы, она вдруг чувствует вкус, заставляющий ещё сильнее сжаться. Вкус качелей, когда-то ударивших по лицу, когда она пыталась с них спрыгнуть. Вкус металла и слёз. И шёпот в голове. Она оттягивает мочку уха, пытаясь заглушить тихий, настойчивый, но неподвластный шёпот камня.
7
Новый день
Системы жизнеобеспечения мерно гудели за белыми выпуклыми пластинами, подавая чистый воздух в модуль. Все поверхности – идеально ровные, белые, без каких-либо изъянов – создавали ощущение полной стерильности.
Пульт управления переливался яркими вспышками показателей датчиков и яркой движущейся точкой на экране-чаше. В углу темнели мониторы наружных камер: густое, вздымающееся озеро – бескрайнее и загадочное.
Одно из мягких кресел напротив пульта было полностью разложено. На нём, чуть дыша, лежала девушка в длинном багряном одеянии. Её нежное лицо исказилось от боли, а пальцы, вцепившиеся в огромный живот, натянули многослойную ткань.
Глядя то на её дрожащие руки, то на плотно сомкнутые губы, Добрыня принялся приподнимать слои платья, стремясь добраться до живота.
В конце концов, он не выдержал и разорвал исподнее. Под тканью оказался чёрный экран в серебристой рамке. Он плотно облегал её живот, будто защищая. Провёл рукой по гладкой поверхности, и экран засветился, становясь прозрачным.
В жёлтом свете перед глазами возник крупный эмбрион. Пуповина обвивала его шею, живот и ноги. Плод едва заметно подрагивал, стараясь шевелиться, но с каждым мгновением движения становились всё слабее.