На берегу Фёдора чуть удар не хватил. Аккурат над местом затопления клада была прорублена большая прямоугольная полынья, которая кишела «моржами». Потеряв рассудок, с криком: «А ну, не нырять!..», – Фёдор, как был в одежде, сиганул в прорубь. Где и затеял потасовку с поспешившими вплавь ему на помощь моржующимися гражданами. Откуда и был доставлен в отделение милиции по факту мелкого хулиганства. Откуда и был препровождён в психиатрическую лечебницу. По причине неадекватности, агрессивности и некритичности поведения. Где и был помещён в отделение для буйнопомешанных. Где и был упелёнат в спец. бельё, ибо тарзаном бросался на решётки в оконных проёмах и с воплями: «Выпустите меня отсюда!», – тряс их нещадно…

Очнулся Нетужилкин уже без смирительной рубахи в так называемом полубеспокойном отделении. Уроки дюжих санитаров пошли Фёдору на пользу. В палате он был тише воды, ниже травы. И только в беседах с лечащим врачом Фёдор срывался и горячечно молил: «Выпустите меня, пожалуйста! Я вам денег принесу! Мешок!..»

Мало-помалу доктора и уколы сделали своё дело – перевели полубеспокойство в заторможенность. И в начале лета Фёдор был выписан на амбулаторное долечивание. Больным «учётным», но с улучшением. Кто поспорит, что лекарственный ступор – это ухудшение?

Дома Нетужилкина встретили настороженно (хотя виду не подавали), и с оттенком лёгкого испуга. Обнаружив покладистость в исполнении подаваемых команд, успокоились. Обильные чаепития и свойские харчи быстро снизили концентрацию в крови успокаивающих препаратов. Не прошло и недели, как Фёдор произнёс первую осмысленную фразу:

– Фонарь подводный цел? – спросил он.

Зинаида невзначай всплакнула и весь день была с мужем особенно предупредительна. Вечером он исчез.

Нашли его утром у пруда. Фёдор сосредоточенно копался в приличной куче ила и тины. На хилой волне, рядом у берега, покачивалась резиновая лодка…

Повторной госпитализации Нетужилкина в полубеспокойном отделении ничуть не удивились. Психиатрия прекрасно способна глушить симптомы душевных расстройств, но бессильна против их причин. Единожды сюда попав, клиент, за редкими исключениями, становится завсегдатаем заведения.

Болезнь его, меж тем, претерпела заметную метаморфозу. Он стал вял, молчалив, апатичен. От былой тревожности не осталось и следа. Консилиум перевёл его в отделение мягкого режима, где психотерапевты сразу взяли Фёдора в оборот, пытаясь вернуть ему живость восприятия окружающей действительности. Пару месяцев спустя, опираясь на две древние истины – что отсутствие ухудшения на фоне лечения трактуется как успех, и что отрицательный результат в науке тоже результат, другой консилиум постановил: Фёдора, как не представляющего социальной опасности, выписать домой. На всякий случай снабдив его десятидневным больничным листком.

С госпожой Нетужилкиной, перед вручением ей Фёдора, в очередной раз побеседовали, дав рекомендацию активнее вовлекать его в повседневные хлопоты. Медицинский эффект трудотерапии давно снискал всеобщее в мире признание.

После семейного обеда, носившего некоторые признаки праздничности, Зинаида долго не решалась ничего сказать. Мыла посуду, поглядывала на мужа, по-прежнему тупо сидящего за уже убранным столом.

– Федь, сходил бы за хлебом, а? – наконец почти заискивающе произнесла она.

Фёдор молча согласился.

– Вот… Возьмёшь батон и буханку чёрного, – положила она перед ним несколько бумажных десяток.

– А мелочь есть? – хрипло спросил Фёдор.

– Ой, да полно! – посыпались на стол вытряхиваемые из кошелька монеты.

Фёдор брал каждую в отдельности, внимательно рассматривал и клал рядком, по номиналу.