Ученики предпочли промолчать, вбирая в себя слова Учителя.

А солнце уже приподнялось над краем земли, распуская свои лучи над вверенным ему царством, костер за ненадобностью затухал, мужи неспешно потянулись умываться к ручью. У костра остались лежать лишь пастух да Иуда. Дымок, ластясь, тянулся к Иуде, и он его не гнал, не отмахивался, а, прикрыв глаза, дремотно купался в его пахучей теплоте. Пастух посматривал на него, и неутоленное любопытство толкало к новым расспросам.

– Скажи, а как вы оказались вместе? Есть у вас дома, семьи?

Иуда лениво открыл глаза и усмехнулся уголками губ.

– Порядочные люди скитаться не будут… Ты так думаешь и, возможно, ты прав.

Пастух хмыкнул и потупился.

– Не скрою, ты умеешь читать мои мысли. То, что я думаю, тебя не обижает?

– Меня – нет. Вот их – да!

Иуда махнул в сторону удалившихся товарищей.

– А его?

Пастух глазами показал на равви.

– Его? Нет, – подумав, ответил Иуда. – Он пошел в дорогу не от обиды…

– Не от обиды? Ты хочешь сказать, что остальные обижены?

Иуда кивнул.

– Кем?

– Жизнью, конечно, иначе они обратились бы к судье. Но судьбу к ответу не притянешь.

– Как же они обижены судьбою?

Иуда в истоме лениво потянулся.

– Как, как… Кто как. Тебе нравится быть пастухом?

– В общем-то, да.

– А им не нравились их занятия. Каждый считает, что мог быть чем-то большим, чем есть. Ручей мечтает быть рекой, а река морем. Один пошел в мытари и мечтал разбогатеть. Но оказался глупым и непроворным для этой должности и богател не деньгами, а презрением. Другой учительствовал и никак не мог уразуметь – отчего в ученых книгах пишется одно, а в жизни происходит другое. Третий много работал и мало зарабатывал. И чем больше он работал, тем меньше ему доставалось. Его это удивляло безмерно: он оставался бедным, а соседи богатели. По простоте душевной не мог понять простой истины, что больше всех работает мул и это самое несчастное животное, а меньше всех лев – и он царь зверей. Хотя ладно, этого и тебе не понять… Есть такие, кто во сне видят себя у трона, заплетая нити чужих судеб. Иные мечтают о тихой, безбедной жизни и уважаемой старости под боком у могучего хозяина… Кого что погнало в дорогу.

– А тебя? – спросил пастух.

– Меня? О, меня – великое любопытство! Я хочу заглянуть в глаза человечеству, открыть тайники его души, заглянуть в бездонные эти колодцы и крикнуть: ау! – Иуда засмеялся. – И хочу послушать эхо. Но этого тебе тоже не понять.

– А он? – опять указал на равви пастух.

Иуда деланно зевнул и вновь закрыл глаза.

– О нем не будем…

Пастух долго сидел, обдумывая слова собеседника, а потом произнес со вздохом:

– То ли со зла ты все это говорил, то ли правда в сказанном есть, мне не разобрать. Хорошо, что я пастух, и у меня ясная и простая жизнь. Вы ходите в поисках вселенской правды, но удастся ли вам найти правду меж собой? Лучше я пойду к своему стаду.

– Каждому свой круг и своя мера, – ответил Иуда, не открывая глаз.

– Может быть, и так. Да и, наверное, так. Прощай.

– Прощай, человек.

Пастух встал, поклонился, и пошел своей дорогой.

3

Первым с утреннего умывания вернулся Хоам. Он опустился на колени и стал молиться. Иуда открыл глаза на звук глухо бубнящего голоса, скользнул взглядом по согбенной спине и спросил, подавляя зевоту:

– Кому ты так страстно молишься, Хоам?

– Богу! – не оборачиваясь и не удивляясь вопросу, ответил Хоам.

– Непохоже, чтобы он слышал тебя.

– Ты богохульствуешь, Иуда!

– Нет, я размышляю.

– О чем?

Хоам даже прервал молитву не в силах преодолеть любопытства. Иуда знал о его слабости, потому и начал свой разговор:

– Мне думается, что Бог предпочитает слушать тех, кто ему нравится.