Сени освещала единственная тусклая лампочка, вдоль стены стояла крепкая лавка, покрытая клетчатой клеёнкой, на ней — пара вёдер с водой под крышками, ковш дном кверху, литровая кружка, прикрытая картонкой.

— Хозяева? — позвал Фёдор, когда переступил порог, потянув дверь за вторую ручку, для пришлых.

Для крепкого верой хозяина дома, а это бросалось в глаза любому, знающему традиции старообрядчества, Фёдор — пользующийся интернетом, другими благами цивилизации, — чужак. Проявить уважение к хозяину — половина успеха.

— Зачем пожаловали? — в дверном проёме появился Александр Ермолин собственной персоной, одёргивая фланелевую, видавшую виды рубаху.

— У вас товар, а у нас купец, — зачем-то ляпнул Игнат, мысленно отвесив себе подзатыльник.

— Проходи, коль не шутишь, — ответил Ермолин, глядя на Фёдора, присутствие Михаила, тем более Игната проигнорировал. — Чего мнёшься, заходи, — кинул Насте, которая пряталась за мужскими спинами.

Фёдор коротко кивнул, скрылся за дверью, Настя поплелась следом. Игнат с Михаилом остались на пороге — и без того пустили дальше, чем можно ожидать. Через десять минут, которые, казалось, не закончатся никогда, выглянул хозяин дома, пригласил жестом оставшихся в сенях гостей.

— Ну, рассказывай, кто таков? — смуро посмотрев на Игната, проговорил Ермолин, показав пальцем на стул за столом, покрытым точно такой же клеёнкой, как и лавка в сенях.

Пришлось сесть, не скрывая, назвать должность, звание, примерно род занятий. Имя, фамилию, место жительство, возраст, всё, что может быть важно в таком случае, к которому, по большому счёту, Игнат готов не был. Для чего ему это «сватовство», зачем брак с Шурой — по сути, девчонкой несмышлёной?

Жениться он собирался, но на женщине с мозгами, опытом, на той, с кем можно договариваться о совместном существовании, точно не на соплюшке, которая от злых языков уберечься не смогла. Неужели в царстве тайги не найти кустов укромней, чтобы интим прошёл шито-крыто? Здесь каждая вторая пара прошла «крещение» комарами в голую задницу под раскидистым деревом, а первая в трусах друг у друга побывала, несмотря на сплетни и запреты.

— Женишься, значит? — почесал переносицу Ермолин, смотря в упор на Игната. — Зачем тебе Шурка моя, вроде говорили, на дочке Барханова женишься?

— Уже нет, — спокойно ответил Игнат и честно ответил: — Уехала Люба, отказала.

— Дело молодое, — рассудительно качнул головой Ермолин. — Значит, было за что отказать.

— Давай-ка мы спросим Шуру, может, и она откажет? — оглянулся вокруг Игнат.

Было странным, что она не появилась на шум, нигде не мелькнула. Жива ли, не покалечена? Чего ожидать от типа напротив? Настя тоже притихла, сидела на старом стуле, сжав ставшие тощими плечи, потирала их ладонями, словно ей было нестерпимо холодно в отчем доме. Всё выхватил взгляд Игната, ничто не ушло от внимания: чистые, наутюженные занавески, которым лет двадцать прошлой весной исполнилось; отсутствие пыли на всех поверхностях, чистые, свежеокрашенные подоконники с цветами, в основном алоэ, каланхоэ, герань; иконы в красном углу с двоеперстием.

— Зачем тебе её согласие? — отозвался Ермолин, которого хотелось попросту придушить, а не вести чинные разговоры.

— Мне Шурино согласие ни к чему, а вот мать своих будущих детей спросить стоит, — прищурившись, ответил Игнат. — На всю жизнь беру жену, уважить лишним не будет.

— И то верно, — вдруг кивнул Ермолин. — Настька! — крикнул он, от чего средняя дочь подпрыгнула на месте. — Ключ знаешь где, — это уже буркнул в спину подскочившей Насте, которая рванула в центр комнату, упала на колени и начала откатывать потёртый палас.