Втроём мы идём туда, где дорожка, ведущая первоначально к мосту, разветвляется ещё и вправо. Тропинка ведёт к мостику через ручей и дальше, к двум странным, почти разрушенным, строениям.

– Это что? – спрашиваю я у оперативника.

– Это будка смотрителя, а это его дом – показывает он – здесь станционный смотритель жил ещё в семидесятые года, то ли путевой обходчик. Но потом, видимо, умер, а близких не осталось. Вот деревенские и начали дом по кускам растаскивать. Где кирпичи сопрут с печной трубы, где забор разберут на дрова.

Сквозь редкий частокол забора вижу цветущую вишню и черёмуху во дворе, сквозь выбитые окна – колченогий стол, покосившуюся печь и новогоднюю мишуру на полу. Становится жутковато – когда-то в этом доме жили люди, и как и все, праздновали праздники. А теперь вот только тлен, разруха и бардак.

– Осматривали эти дома? – спрашиваю я у оперативника.

– Даже в погреб спускались – кивает он – пусто и не следа от пропавшего фотографа.

Пройдя дома, мы выходим к железной дороге. По одну и другую сторону от полотна стоят скамейки. Табличка гласит о том, что это пять тысяч шестьсот четырнадцатый километр. Я тихонько смеюсь и, показывая на указатель, говорю своему помощнику?

– Ну да, не назовут же они станцию «Еловая дурь».

Он тоже хихикает, а мне кажется, что оперативник смотрит на нас, как на дураков.

– Ладно – говорю я – проводите меня к жене его. Хочу с ней поговорить. Клим, там, вон, за оцеплением, зеваки собрались. Попробуй у них выяснить, может, кто-то что-то слышал ночью.

Он уходит, а я подхожу к девушке, сидящей на камне около реки. Невысокая, полноватая, со стрижкой каре и большими грустными глазами серого цвета, она смотрит на меня и говорит:

– Вы, вероятно, следователь? Здравствуйте. Меня Юлия зовут, я жена Сергея.

– Я полковник Жданова – показываю ей корочку и опускаюсь напротив, на такой же камень.

– Юлия, послушайте, ну неужели вы действительно ничего не слышали?

– Абсолютно – спокойно говорит она – но вы учитывайте – река сильно шумит, а ночью тем более. Вот послушайте сами.

Да уж – если бы действительно кто-то что-то захотел тут услышать – всё равно бы не смог, шум такой, что только его и слышно.

– Зачем вы пошли ночью на реку? Что, действительно, искупаться? В мае месяце?

– Да нет же! – она с досадой кусает губы – поймите, мы творческие люди, и таким способом… ну… ищем вдохновения, что ли. Мы часто так ходим, кроме зимы, конечно, зимой тут вообще не пройдёшь – сугробы по пояс. А сейчас полнолуние, вот мы и отправились… посидеть под луной, посмотреть на воду. Наш дом находится на другом конце деревни.

– А во сколько вы пошли на речку?

– Где-то в полвторого.

– Ваш муж сам вызвался пойти пофотографировать?

– Да. Дело в том, что мы часто тут раньше ходили, но вот почему-то тропинку эту… то ли не замечали, то ли что… Я сегодня сама удивилась, когда обнаружила, что она выходит к железной дороге. А Сергей увидел эту арку из черёмух, и загорелся сфотать её. «Иди – говорит – на речку, я сейчас сниму и приду». Ну, я сидела и ждала его. А его всё нет и нет. Пошла искать. Это было где-то в полтретьего ночи.

– Вы пытались его звать?

– Да. Но никто не отзывался.

– Скажите, Юлия, вы допускаете мысль, что ваш супруг мог просто… с кем-то уйти… Поразвлечься, например…

– Вы сейчас женщину имеете ввиду? – она покачала головой – нет, это вряд ли…

– Почему?

– Я не знаю… Он не был настолько… легкомысленным, что ли. Это для компаний, для свадеб, для юбилеев он весёлый рубаха-парень, а на самом деле он был очень серьёзным. И заботился обо мне. Вряд ли бы он ушёл вот так…