— Мне неизвестно. Стоит дождаться возвращения господина Златопольского.

— Сергей убеждал, что я не пленница. Но получается, это неправда, — выпалила я.

— Ограничения передвижений продиктованы безопасностью. Без веских причин вас никто насильно здесь не удерживал бы.

— Когда меня выпустят? — не слушая Ингу, спросила я.

— На ближайшие двадцать четыре часа вы не можете покидать пределы резиденции.

Спокойный, ничего не выражающий тон голоса Инги не просто уже раздражал меня, а злил. Что она, что Сергей — будто два робота, прилежно работающих на своего Хозяина. Это отсутствие эмоций в голосе и взгляде Инги больно ударило по моим измученным нервам.

Ноги вмиг стали неприятно ватными, и я снова опустилась на диван, обхватив голову руками.

— Мне жаль, — совсем тихо добавила Инга и через несколько секунд ушла, оставив меня в вакуумной тишине гостиной.

7. Глава 7.

— А куда она должна была попасть? — донесся до меня совсем тихий шепот.

Если бы в гостиной было шумно, вряд ли я смогла услышать этот вопрос.

— На похороны к отцу, — послышался такой же тихий ответ.

Я неподвижно лежала на диване в гостиной, свернувшись в позу эмбриона. Обхватив себя руками, я тупо смотрела в одну точку, никак не обозначив хотя бы жестом, что слышу, о чем сейчас говорят. Осознав, что меня действительно никто никуда не собирается выпускать, я какое-то время плакала. Затем наступила странная тяжелая пустота.

Эта пустота была везде: в душе, в сердце, в мыслях. Голос разума устало продолжал твердить, что меня здесь заперли не просто так, и я должна смириться с этим. Но не получалось. Я не могла смириться с тем, что так и не попрощалась с отцом. Для меня это было очень важно. У него же кроме меня никого больше и нет. Никого по-настоящему близкого и любящего просто так, а не за что-то. Поэтому именно я должна была стоять рядом, пока его гроб опускали в холодную землю.

Иррациональное чувство вины не просто укололо меня, а согнуло пополам, грозясь в любую секунду разломать. Я не отдавала себе отчета в том, что мой папа мертв и ему уже всё равно: буду я рядом или нет.

В огромном пространстве гостиной я чувствовала себя не только неуютно, но еще и страшно уязвимой. Поэтому мои колени еще плотней притянулись к груди, будто поза эмбриона могла меня хоть как-то защитить. Я решила, что дождусь возвращения Златопольского. Дождусь, а потом потребую объяснений и никуда не уйду, и не отстану пока не услышу что-то вразумительное в ответ.

— Жаль девочку, — снова послышался первый голос и, кажется, в нем зазвучало искреннее сожаление.

Этот голос принадлежал Якову Степановичу, а его собеседницей была Инга.

— Ладно, ты иди, — обратился к ней управляющий домом.

В гостиной снова воцарилась застывшая ватная тишина. Через несколько секунд я услышала неторопливые шаги, еще через мгновение я увидела Якова Степановича. Он медленно сел рядом со мной. Диван был огромным, поэтому такая близость указывала лишь на одно — Яков Степанович хотел со мной поговорить.

— Сейчас вам подадут суп. Вы должны его съесть, — он взглянул на свои наручные часы. — Вы не ели больше пяти часов после пробуждения. Это неправильно.

— Спасибо, но я не хочу, — мой голос звучал совсем тихо и сухо, будто из него некто выпил всю жизнь, все эмоции и их оттенки.

— Это не предложение, а настоятельная рекомендация, — аккуратно объяснил Яков Степанович и переведя взгляд на меня, одним легким движением поправил очки на переносице. — Мне искренне и по-человечески вас жаль. В жестоком мире больших денег действуют не менее жестокие законы. Но вы должны понимать, что, мучая себя, причините вред только себе. Те, кто заинтересован в том, чтобы вас не было на этом свете, только обрадуются, если вы самоликвидируетесь.