До поры до времени Гофман крепился, но в конце концов он просто-напросто устал. Устал смертельно, до такой степени, что всерьёз подумывал о том, чтобы послать такую жизнь ко всем чертям. Хельмуту надоели назойливые журналисты, частое общение с полицией, вечно торчащие у них дома экзальтированные личности, постоянные разговоры о каких-то акциях, то, что все заботы о доме и детях свалились на его плечи, наконец.

Назревал развод, но к таким решительным шагам Хельмут был не готов. Делить имущество, объяснять сыновьям, что их папа и мама больше не будут жить вместе, – Гофмана пугали даже мысли об этом. Единственное, на что у него хватило решимости, – серьёзно поговорить с женой о дальнейших отношениях в семье, но разговор этот всё время откладывался вплоть до сегодняшнего воскресного утра, когда жена, заранее не предупредив, вдруг засобиралась на встречу по поводу очередной протестной акции.

Гофман печально посмотрел на красиво сервированный стол, надкусанные булочки, чашки с кофе, вазочки с джемом. Семейный завтрак в выходной день снова не состоялся. Домашний уют, о котором всегда мечтал Хельмут и который он наперекор жене старательно пытался создать, в очередной раз рассыпался у него на глазах.

– Гретхен, – сурово сдвинув брови, громко сказал он, – нам надо с тобой поговорить!

– Да, конечно, дорогой, – не переставая жевать, сказала жена, на ходу чмокнув его в щёку.

– Это очень серьёзно!

– После, Хельмут… Я спешу на встречу с одним человеком… Он сочувствует нашим идеям и вроде бы готов выделить средства на предстоящую акцию… Поговорим, когда я вернусь…

– Но меня не будет дома; я обещал мальчикам сводить их в Технический музей.

– Пока, дорогой…

За Гретхен захлопнулась входная дверь.

«Ладно, – смирился Гофман, – отложим объяснения до вечера, когда дети заснут… – успокоил он сам себя. – Или до следующего воскресенья… Хотя у Гретхен в те выходные вроде бы какой-то флешмоб у Бранденбургских ворот…»

Гретхен Гофман, между тем, бежала к станции подземки, подпрыгивая на каблуках (ради важной встречи она решила надеть деловой костюм и туфли). Гретхен, как обычно, опаздывала; новый знакомый – видный зоозащитник и общественный деятель – назначил ей встречу на девять утра в воскресенье. Немного смущало то, что встречаются они в «Макдоналдсе» у «Чекпойнт Чарли» на Фридрихштрассе, но, в конце концов, это не столь важно. Главное, что совместная с зоозащитниками акция может получиться по-настоящему грандиозной и вызовет реакцию не только в Германии, а может быть, и на общеевропейском уровне.

Вбежав в переполненный и шумный зал ресторана в четверть десятого, Гретхен растерянно обвела взглядом многолюдный зал, и тотчас же из дальнего угла ей замахал рукой какой-то мужчина.

– Вы Майкл? – спросила экоактивистка. – Извините, я немного опоздала…

– Доброе утро, фрау Гофман, – встав из-за стола, несколько церемонно представился мужчина, слегка наклонив голову. – Не желаете ли позавтракать? Я рискнул заказать для вас капучино и пирожки с ягодами…

Выглядел он совсем не так, как представляла себе Гретхен. До этого их с зоозащитником общение происходило исключительно путём переписки в мессенджере. Вместо молодого, дерзкого и немного наивного энтузиаста – типичного защитника животных – на встречу пришёл солидного возраста респектабельный мужчина с хорошими, хотя и несколько старомодными манерами, в деловом костюме и с портфелем для бумаг. Говорил он по-немецки довольно чисто, но с сильным акцентом.

– Здравствуйте, – сказала немного растерявшаяся Гретхен. – Вы ведь Майкл Уолсон из Free animals – американской организации по защите прав животных?