Поэтому мудреное слово «преемник» он заменил на более для него понятное слово – «подельник», снабдив для наглядности каждую страницу своей книги красочными рисунками «из жизни».

Изрядно запыхавшись, аль-Мажнун весьма быстро, как ему показалось, добрался до пальмовой рощи, где он расположил невольников и привязал скот и верблюдов.

– Где ты ходишь, прохвост?! – услышал он вдруг за спиной знакомый голос хозяина. – Золото, оставшееся от торговли, и пришедшее к тебе иным путем – оставь себе! До рассвета напои верблюдов и скот, а что накормил рабов и раздал всем циновки для ночлега – за это хвалю. За моим шатром найдешь 20 вьюков, крепи их на верблюдов с великой осторожностью, эти вещи бесценны, – отрывисто распорядился загадочно возникший будто из песка великий звездочет халифа.

Разворачиваясь в почтенном поклоне к неожиданно появившемуся хозяину, аль-Мажнун в свете луны все-таки уловил едва заметную тень печали и тревоги на лице великого звездочета.

– Приготовь караван к дальнему переходу! Не забудь укрыть все вьюки и амфоры мешками из верблюжьей кожи, нас ждет нелегкий путь, полный опасностей и невзгод! – услышал аль-Мажнун последние фразы хозяина, отозвавшиеся пришедшим откуда-то со стороны бескрайней пустыни эхом, в котором аль-Мажнун отчетливо различил несколько раз повторившиеся слова: «Путь невзгод, путь невзгод».

– О великий и милосердный прорицатель халифа! Что означает «путь невзгод»? – попытался спросить аль-Мажнун, все еще склоняясь в почтении.

Но этот вопрос, как, впрочем, и большинство других его вопросов, остался без ответа. Лишь мягкий свет, струившийся от зажженных амфор сквозь слегка покачивающийся полог шатра, говорил ему о том, что хозяин только что вошел и, видимо, очень занят приготовлениями к предстоящему длительному путешествию по бескрайним пескам великой пустыни.

– Сколько же тайн знает великий звездочет халифа! И книга с горящими буквами, и этот странный голос пустыни со словами «Такова воля» или «Путь невзгод»! А что означают его слова «Золото, пришедшее к тебе иным путем»?! А вдруг он догадался о моей маленькой проделке на рынке, ведь о нем говорят, что он видит сквозь стены, да что там сквозь стены, поговаривают, что он может видеть сквозь время! – бубнил себе под нос аль-Мажнун, направляясь к своей небольшой хижине с соломенной крышей и бамбуковыми стенами.

– Надо скорее записать все, что я видел сегодня, в мою книгу, а еще сделать несколько рисунков, для наглядности! – бормотал аль-Мажнун, пробираясь на карачках в узкий, похожий на барсучью нору, вход в свое жилище.

Разведя не без труда огонь, аль-Мажнун подпалил обильно смазанный бараньим жиром и добела иссушенный солнцем обломок коряги, служивший ему лучиной, и бережно достал из походной сумки, сшитой наспех из двух мешков верблюжьей кожи, завернутую в льняную тряпицу заветную книгу с неброским названием

Разложив на камне книгу, аль-Мажнун принялся рисовать.

Для начала он изобразил сюжет с красавицей берберкой с пышными формами, снабдив рисунок подробным описанием того, что так притянуло его к этой женщине, а также добавил детальную схему местности обитания подобных экземпляров. Затем запечатлел момент с совершенно случайной находкой золотых слитков, мешков с золотым песком и здоровенных кусков соли, не забыв в коротких фразах добавить от себя, что такие чудесные находки возможны, лишь когда ты пытаешься настигнуть действительно качественный экземпляр женской особи.

– Что такого в этом переходе?! Откуда вдруг этот «путь невзгод»?! – рассуждал аль-Мажнун, рисуя сцену с переодеванием в знатного вельможу сонинке, снабдив ее высказыванием: «Мажнун белый – хорошо, а Мажнун черный – еще лучше».