Не повозка – закрытые носилки из чёрного кипариса, с бронзовыми решётками на окошках. Внутри пахло: ладаном, дорогим маслом и чем-то металлическим, как свежая кровь на морозе Дверца захлопнулась. В темноте что-то зашевелилось. Мужской голос что-то сказал. Он был тёплым, как мёд, но в нём звенела сталь. Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядела мужчину: лет сорока, но без седины – только лёгкие морщины у глаз, будто он часто улыбался солнцу. Губы – тонкие, но не жестокие, с припухлостью на нижней, словно он её часто кусал.

– Меня зовут Луций Валерий Феликс, – я перевела, что он сказал.

Мужчина протянул мне влажную тряпицу, чтобы вытереть кровь с лица. Лектика качалась, как корабль в шторм. Сквозь решётки мелькали: торговцы, сворачивающие лавки, пьяные легионеры, шатающиеся по улицам. И они – тени в чёрных плащах, которые шли за нами.

Луций улыбнулся, заметив мой взгляд. Арена, кровь, этот ужас. Сегодня – закрытые носилки, незнакомый мужчина, который смотрит на меня так… Хотя, если подумать, это уже лучше клетки. Или той ямы под храмом. По крайней мере, здесь пахнет не потом и кровью, а… ладаном? И чем-то ещё – сладким, но с горчинкой. Возможно, дорогим вином. Он, кажется, добрый. Или просто умеет так выглядеть. Куда он меня везёт? В другой цирк? В дом к какому-нибудь богатому римлянину, которому нужна необычная рабыня? Боже, как же болят рёбра… И рука… Надо было просто сдаться тому гладиатору? Нет. Нет, я не могла. Даже если это стоило мне свободы. Даже если теперь я – просто вещь, которую перепродают. Интересно, он хочет, чтобы я снова дралась? Или…

Носилки остановились во внутреннем дворике – перистиле, окружённом колоннами из розового мрамора. В центре бил фонтан с мозаикой, изображающей нимфу, чьи глаза были выложены голубыми камнями, похожими на мои.

Получается, акведуки уже используются, а вот гипокауста – тёплых полов – ещё не было. Рабы в белых туниках молча окружили нас. Один – мальчик лет десяти – робко потянулся к моей окровавленной руке, но Луций остановил его жестом. Меня повели обходным путём, мимо: кухни, откуда пахло жареным мясом и мёдом, библиотеки с полуоткрытыми свитками.

Моя келья оказалась… не клеткой. Каменная лежанка с шерстяным одеялом, деревянный сундук пустой, но чистый и окно с бронзовой решёткой, через которое лился закатный свет.

Пожилая рабыня с добрыми морщинами принесла теплую воду и губку. Она не говорила, только кивала, когда я морщилась от боли. Потом я получила свежий хлеб, (тёплый!), оливки (не гнилые) и кубок разбавленного вина с мёдом – от боли. Та же рабыня аккуратно обмотала мои рёбра полотном, пропитанным чем-то горько-ароматным.

Я сидела у окна, наблюдая, как: тени колонн удлиняются, где-то во дворе запел соловей. А по стене пробежала ящерица. Меня не заковали. Не бросили в темницу. Даже не ударили – что само по себе странно для рабыни, которая только что сожгла гладиатора на арене. Я поняла, что ко мне больше не придёт никто сегодня и расслабилась. Тут же навалилась такая усталость. Я просто вырубилась.

Утром пришла та же старая рабыня. Кажется, её зовут Терция. Принесла чистую тунику, льняную, не грубую, кожаные сандалии, по размеру, и медовую лепёшку – тёплую, словно только из печи. Повели по дому – показать, чем заниматься: поливать цветы во внутреннем саду, кормить птиц в золотой клетке. Также мне были показаны принадлежности для мытья. Место для мытья – каменная лаватрина во дворе: медный таз на треноге (вода грелась на углях), дубовые вёдра с ушками, чтобы нести на голове, скребки-стригили соскребали грязь с оливковым маслом.