«Чтоб этот и на флоте? Бедняга.»

Словно прочитав чужие мысли, мистер Годфри пристально посмотрел на него и неожиданно ледяным тоном ответил:

– Не стоит так удивляться, сэр. Я знаю, что не представляю из себя ничего особенного, но я могу работать не хуже остальных.

Мистер Пратт глубоко вздохнул, и выражение его лица стало еще более печальным:

– Простите, сэр! О, я, верно, только и делаю, что с самого начала веду себя просто чудовищно. Упаси господь меня вызвать такие подозрения… – вновь примирительным жестом раскинув руки, он виновато улыбнулся: – Я вовсе не это имел в виду. Я всего лишь удивился и не смог поверить сразу, сколькими навыками, знаниями и талантами вы обладаете! Теперь же я точно понимаю, почему вас так привлекает именно тюдоровская эпоха. Ведь вы и сам человек эпохи Возрождения, разве не так?

Мистеру Годфри показалось, что лицо его загорелось так же ярко, как свечи в этом соборном читальном зале. Он нервно сглотнул, ведь теперь ему стало еще более не по себе. Даже после всего услышанного до этого! Человек эпохи Возрождения!

Видите ли, дорогие читатели, сам мистер Годфри считал упомянутые «навыки, знания и таланты» (а ими были: торговля полудрагоценными камнями и навигационные расчеты) прежде всего свидетельством своего глубочайшего личного провала. Никак не успеха. Будь он тем, кем он хотел быть (что значит: историком, антикваром, возможно, даже биографом доктора Ди), ему бы никогда не пришлось заниматься ни штурманскими вычислениями, ни тонкостями бухгалтерии. Эти навыки и таланты были вынужденными. Мистер Годфри не видел в них свидетельств своей силы. Лишь свидетельства своего невезения и беспомощности перед судьбой.

Однако слова мистера Пратта в его адрес отныне в корне меняли дело! Он вдруг вспомнил о том, что видные личности эпохи Ренессанса, те самые «люди эпохи Возрождения» как раз и занимались самыми разными вещами! Чего стоит Леонардо да Винчи, одинаково успешный и в инженерном проектировании, и в живописи? А Томас Мор? Юрист, писатель, философ, преданный семьянин, глубоко набожный человек и в то же время – лорд-канцлер государства! Да боже, сам доктор Ди ведь был тем, для кого и картография, и математика, и религия, и магия являлись одинаково важными для гармоничного развития личности науками!

Ох.Какая необычная мысль! Годфри так привык думать о себе плохо, что, как оказалось, он не заметил самого главного. Его жизнь не отдаляла его от доктора Ди. Она его к нему приближала. Он любил литературу и историю, и вместе с тем – искусно обращался с цифрами. Он изучал духовные сферы и вместе с тем умел работать с грубой материей, разбираться в добытых из недр земли камнях. Действительно же, все это вместе делало мистера Годфри не менее, а более ценным. Делало его человеком эпохи Возрождения, как он всегда и мечтал…

Тем временем Стивен Пратт, кажется, припрятал в рукаве козырь даже крупнее предыдущего.

– Или, сэр… – сказал он после небольшой паузы. – Вы, я полагаю, из тех, кого в былые времена называли вдохновенными меланхоликами? Я не прав?

– Ох. Вы знаете и об этом? – еле дыша, прошептал мистер Годфри. Воистину, можно было полжизни искать себе собеседников и не находить их нигде, а потом совершенно случайно столкнуться с таким вот золотым умом в – из всех мест на свете! – Карлайле.

Мистер Пратт улыбался совершенно искренне. Его глаза сверкали. Его светлые волосы блестели. А потом…

– Конечно, мистер Годфри, знаю. Будучи медиком, я в том числе много раз читал De occulta philosophia Агриппы, и мне всегда было крайне неприятно, как очернили Агриппу (да и доктора Ди, о, разве не так, сэр?) в эпоху Охоты на ведьм, заклеймив этих выдающихся ученых мужей дьяволопоклонниками. Я никогда не принимал на веру стюартовскую пропаганду, потому что слишком хорошо был знаком с трудами философов Возрождения. И, да, конечно, я знаю про концепцию божественной меланхолии и про знаменитую гравюру мистера Дюрера. Я уверен, что вы – истинный сатурнианец, ведь, посмотрите, даже ваши цвета – оттенки черного. Что за небесная гармония! А, судя по вашим мудрым речам, сэр, я могу с уверенностью сказать, что вас занимают те самые стремления «вдохновенных меланхоликов Сатурна», как их называли в эпоху Возрождения. Стремления глубокомысленных людей и истинных мастеров своего дела.