В момент подобных актов насилия совершавшие их лица находились в герметично закупоренной зоне общих со своим окружением эмоций, в особой реальности, которая в момент насилия не только подавляла все прочие моральные чувства, но даже в ретроспективе была непроницаема для памяти или внешнего морального осуждения. Кроме того, этот закупоренный эмоциональный анклав – именно его мы сравнивали со спуском в туннель – объясняет ту особую атмосферу экзальтации, которая переживается при нахождении в нем. Бурное веселье и фривольность в самой крайней жестокости выступают составляющими ощущения пребывания в особой реальности, в некой зоне, отрезанной от привычной морали, – само ощущение разрыва с тем, что было раньше, является частью ощущения экзальтации, которое при выходе на поверхность воспринимается как чертовски прекрасное настроение. Едва ли это настроение передается дальше – сомнительно, чтобы те, кто устраивает все эти ужасы, могли вспоминать о них в том же самом настроении уморительно приятного времяпрепровождения; как и мир снов, оно герметично закупорено от последующих воспоминаний.

Подобное насилие со стороны толпы представляет собой одну из разновидностей ситуации, когда нападающие наваливаются на жертву, временно испытывающую слабость. Акцент в данном случае следует сделать именно на временности. В качестве отправной точки межэтнической вражды и провоцирующих инцидентов, как правило, выступает представление о силе противника – именно угрожающие характеристики врага запускают процессы страха и напряженности. Хоровиц [Horowitz 2001: 135–193] приводит серию свидетельств, демонстрирующих, что участники беспорядков на этнической почве не выбирают другие этнические группы в качестве своих мишеней просто в силу их слабости, они не переносят свою фрустрацию с экономических или иных проблем на удобного слабого козла отпущения. Напротив, нет никакой корреляции с экономическими успехами выступающих в роли мишени групп – ни вышестоящих, выступающих предметом зависти, ни нижестоящих, которые с легкостью можно ставить ни во что27. Мишени этнического насилия воспринимаются как сильные, агрессивные и неминуемо угрожающие – и все же на них можно напасть, потому что они находятся в такой локальной ситуации, где это удастся сделать беспрепятственно [Horowitz 2001: 220–221, 384–394]. Поэтому для нападения выбирается какой-нибудь район или деловой квартал, где противник не мобилизован, а в качестве мишеней зачастую выступают ни в чем не повинные, не отличающиеся особой агрессивностью родственники тех, кто устроил исходную провокацию; подходящая для нападения территория должна быть расположена неподалеку от пункта сбора атакующей группы, куда легко добраться, а также можно без проблем туда отступить в случае сопротивления или вмешательства властей. Излюбленным местом таких нападений являются районы со смешанным этническим составом жителей, где нападающие составляют значительное большинство28. Кроме того, нападающие умело отслеживают действия властей, выискивая признаки молчаливого одобрения своих действий с их стороны или оценивая, насколько расхлябанно или неэффективно власти действовали прежде при подавлении беспорядков. Нападающие ищут подходящее для себя «окно возможности» во времени и пространстве и используют его. В этом отношении их действия напоминают действия армий, стремящихся достичь локального превосходства – и в том и в другом случае начало успешной атаки обычно носит характер наступательной паники.

Поиск слабых целей является одним из тех мероприятий, которые проводятся в период затишья. Наряду со слухами, начинается мобилизация в виде определенных действий: небольшие группы активистов, ощущая свои силы благодаря формирующемуся сообществу, которое вскоре приступит к действиям, предпринимают разведку, чтобы определить цели, которые они будут атаковать. Дома, где проживают противники, и принадлежащие им магазины отмечаются и обозначаются специальными знаками или пятнами краски. Подобная активность, а также способность нападающих реалистично рассчитывать действия полиции и своих жертв, как правило, дает аргументы той стороне теоретической дискуссии, которая рассматривает насилие как рациональное преследование интересов, против тех, кто считает его эмоциональным и экспрессивным феноменом. Однако в действиях людей рациональный расчет всегда сочетается с социально обусловленными эмоциями. Наступательная паника представляет собой зону во времени, в которой преобладают эмоциональные импульсы – прежде всего потому, что они являются совместными для всех: как для тех, кто поддерживает нападение и участвует в нем, так и, наоборот, для пассивных жертв. Наступательная паника – это период сваливания в туннель насилия. Но в процессе обнаружения входа в этот туннель может присутствовать много предусмотрительности и расчета